Рисунок представляет отражения истории Скифии «украинской наукой» и объективными исследованиями.
Дипломатия Демосфена и Атея
В результате исторических побед над Ассирией, Мидией и затем Великой Персией Скифия достигла огромного влияния в античном мире той поры. Археологический следы скифов доходят до земель нынешней Франции, встречены в других отдаленных местах.
Это влияние сказывалось и на успехах Боспорского царства, которое нередко – как и античные города Северного Причерноморья – попадало под опеку скифов.
Более того, в войсках Персии оказывалось немало выходцев из Скифии, особенно саков.
Саки были на всех персидских кораблях времен Ксеркса, вероятно, с целью не допускать трусости и предательства со стороны экипажей. Но скифы служили – к примеру – и Афинам.
В одном из списков павших воинов около 459 г. упоминаются "лучники (tocsovtai) Фрин, Тавр, Феодор, Алексимах" (IG, I2, № 929 = Ditt. Syll.3, I, № 43 = ML, № 33, стк.67-70); в общем перечне павших около 425/4 г. "чужеземцами" (csevnoi) обозначены "лучники Филипп, Навпакт, Дексий, Мнесагор, Гераклид, Герофил, Онесим, Гиерокл, Анакси[...]" (IG, I2, № 949 = Ditt. Syll.3, I, № 77); наконец, в перечне павших в битве при Киноссеме в 412/1 г. стоят "лучники-соратники (pavredroi) Сострат" (и другие, чьи имена не сохранились) (IG, I2, № 950). Э.Д.Фролов Скифы в Афинах
http://www.centant.pu.ru/centrum/publik/frolov/frol0201.htm
Победы скифов способствовали развитию ряда стран, включая Македонию (по версиям лингвистов, например – Л.А.Гиндина, пращуры македонян отчасти происходят именно из округи «Великого Дона»).
И вот здесь просто процитируем источник, на который наш официоз упорно жмурит глаза. ЮСТИН Эпитома сочинения Помпея Трога «История Филиппа»
«Глава 3 Александр Великий (не тот, на которого Вы подумали:П.З.)
Между тем персидский царь Дарий был вынужден позорно бежать из страны скифов, и, чтобы его не стали презирать за его военные неудачи, он послал с частью своих войск Магабакса для покорения Фракии и других царств в этой местности; к ним Дарий намеревался присоединить, как незначительную придачу, и Македонию. Магабакс в короткий срок выполнил приказание царя, а к македонскому царю Аминте отправил послов и потребовал выдать себе заложников в обеспечение мира на будущие времена. Послы были приняты [царем] радушно. Во время пира, всё больше пьянея, они стали просить царя, чтобы на этом пышном пиру он доказал им и свое дружественное отношение к ним и пригласил пировать вместе с ними своих жен и жен своего сына, так как у персов это считается залогом и знаком заключения союза гостеприимства.
Женщины эти пришли на пир. Когда же персы крайне нагло стали их тискать, сын Аминты Александр попросил отца, чтобы тот из уважения к своему возрасту и достоинству ушел с пира, и обещал отцу, что он положит конец выходкам гостей. Когда Аминта ушел, Александр отозвал с пира якобы на короткое время тех женщин под тем предлогом, что хочет нарядить их еще изящнее и привести назад еще более очаровательными. Но женщин он подменил молодыми людьми, пышно одетыми в женские наряды, и приказал им унять наглость послов кинжалами, спрятанными под одеждой.
Все послы были убиты. Магабакс об этом ничего не знал; но так как послы не возвращались, он послал в Македонию с частью своего войска Бубара, полагая, что это будет легкая и незначительная военная экспедиция, и считая ниже своего достоинства самому вести войска, чтобы не обесчестить себя, сражаясь с таким презренным племенем. Но Бубар, раньше чем началась война, влюбился в дочь Аминты, забыл о войне и, отложив всякую вражду, женился и стал свойственником [царя].
После ухода Бубара из Македонии царь Аминта скончался. Сыну его и преемнику Александру [правил ок. 495-450 гг. до н.э.] родство с Бубаром не только обеспечило мир во время правления Дария, но Бубар расположил в его пользу и Ксеркса настолько, что когда тот, подобно буре, пронесся над Грецией, он даровал Александру власть над всей областью между горами Олимпом и Гемом. Но Александр увеличил свои владения не в меньшей степени благодаря своей собственной доблести, чем благодаря щедрости персов. Затем по порядку наследования царская власть перешла к Аминте , сыну брата Александра - Менелая. Этот царь был также замечателен своей энергией и обладал всеми достоинствами полководца.
От Евридики у него было три сына: Александр, Пердикка и Филипп, отец Александра Великого Македонского, и дочь Евриноя; от Гигеи же у Аминты были сыновья Архелай, Арридей и Менелай. Аминта вел тяжкие войны с иллирийцами и олинфянами. Он также мог погибнуть от коварных козней своей жены Евридики, которая договорилась со своим зятем о том, что выйдет за него замуж, убив мужа, а царство передаст ему, своему любовнику; однако дочь донесла и о прелюбодеянии своей матери, и о ее преступном замысле. Избавившись от стольких опасностей, Аминта скончался в глубокой старости, передав свое царство старшему из своих сыновей - Александру.
В начале своего царствования Александр откупился от войны с иллирийцами, договорившись с ними о размере выкупа и дав им в заложники брата своего Филиппа. Спустя некоторое время он установил дружеские отношения и мир с фивянами, отдав им в заложники того же Филиппа. Это обстоятельство оказало огромное влияние на развитие выдающихся природных способностей Филиппа, ибо он пробыл три года в качестве заложника в Фивах; в этом городе, где господствовала древняя суровость нравов, в доме величайшего философа и полководца Эпаминонда он еще мальчиком получил прочные основы воспитания. Спустя немного времени Александр пал жертвой козней матери своей Евридики, которую Аминта, уличив в преступлении, некогда пощадил ради своих детей от нее, не зная в то время, что она станет убийцей этих же детей. Брат Александра Пердикка равным образом оказался жертвой ее преступных козней. Поистине отвратительно, как эта мать в угоду своей похоти лишала жизни тех самых детей, жалость [отца] к которым спасла ее от кары за ее преступления. Убийство Пердикки кажется тем более гнусным, что у матери даже ее малютка-сын не вызвал чувства сострадания. Поэтому Филипп долгое время правил не как царь, а как опекун ребенка. Но когда стране стали грозить всё более страшные войны, а ждать, пока подрастет дитя, было бы слишком долго, Филипп под давлением народа принял царскую власть.
Когда Филипп принял власть, все возлагали на него большие надежды, как вследствие собственных его дарований, которые предвещали в нем великого человека, так и вследствие старинного прорицания, которое гласило, что в царствование одного из сыновей Аминты царство македонское пышно расцветет. Преступления матери оставили в живых только одного из всех тех, на кого могли возлагаться эти надежды. В начале его правления этого новичка [на престоле] многое удручало: гибель преступно умерщвленных братьев, и множество врагов, и страх перед кознями, и нищета истощенного постоянными войнами царства. С разных сторон множество народов одновременно, точно составив какой-то заговор против Македонии, пошли на нее войной.
Так как Филипп не мог одновременно справиться со всеми, то он решил, что надо избавиться от них поодиночке: одних врагов он успокоил заключением с ними договора, от других откупился деньгами, а на более слабых напал и победой над ними ободрил своих павших духом воинов и заставил врагов изменить их презрительное отношение к нему. Прежде всего он сразился с афинянами, победил их при помощи военной хитрости и, хотя мог убить их всех, но, боясь навлечь на себя более грозную войну, отпустил их невредимыми и без выкупа. После этого Филипп перенес войну в Иллирию и истребил там многие тысячи врагов, [а также взял знаменитейший город Лариссу]. Отсюда он внезапно напал на Фессалию, где ничуть не ожидали войны, причем напал не из жадности к добыче, а потому что страстно желал присоединить к своему войску мощную фессалийскую конницу; и создал единое непобедимое войско из пехотных и конных полков.
В то время, как дела Филиппа шли так успешно, он взял себе в жены Олимпиаду, дочь Неоптолема, царя молоссов. Устроил этот брак опекун девушки, ее двоюродный брат по отцу, царь молоссов Арриба, женатый на сестре Олимпиады - Троаде. Для Аррибы это было причиной его падения и всех его несчастий. Арриба рассчитывал, что благодаря свойству с Филиппом он увеличит свое государство, но этим самым Филиппом он был лишен своего собственного царства и состарился в изгнании. После того как Филипп повел так свои дела, он уже перестал довольствоваться тем, чтобы отражать нападения врагов, а, напротив, сам стал совершать нападения. Когда он штурмовал город Мотону и сам шел впереди войска, пущенная со стены стрела пронзила ему правый глаз. От этой раны он не стал ни менее воинственным, ни более суровым по отношению к своим врагам; так что, когда он спустя некоторое время по просьбе врагов заключил с ними мир, он показал себя по отношению к побежденным не только умеренным, но даже милосердным.
КНИГА VIII Глава 1 Филипп
Греческие государства, из которых каждое стремилось властвовать [над другими], в конце концов все лишились власти. Без удержу стремились они погубить друг друга и, только уже оказавшись под гнетом, поняли, что потери каждого в отдельности означали гибель для всех. Ибо македонский царь Филипп подстерегал их, как будто на дозорной башне, строил козни против их свободы, разжигая соперничество между государствами и приходя на помощь слабейшим; так он в конце концов поработил и побежденных, и победителей [и подчинил их] своей царской власти. Причиной и источником этого несчастья оказались фивяне: когда они одержали верх [над другими], они потеряли разум от своей удачи и на общем собрании [представителей] греческих государств они обрушились с обвинениями на побежденных лакедемонян и фокидян, как будто те недостаточно искупили свои провинности, перенеся столько убийств и грабежей. Лакедемонянам было вменено в вину, что они заняли фиванскую крепость [Кадмея] во время перемирия, а фокидянам - что они опустошили Беотию, фивяне якобы желали после бедствий войны снова придать силу законам. Так как решение суда было вынесено согласно воле победителей, то обвиняемые были присуждены к столь большому штрафу, что уплатить его они оказались не в состоянии. Поэтому фокидяне, лишившись и земли, и детей, и жен, и придя в полное отчаяние, выбрали себе в вожди некоего Филомела и захватили храм Аполлона в Дельфах, точно разгневались на самого этого бога. После чего, имея в изобилии золото и деньги, они начали войну против фивян с помощью наемных войск. Хотя все проклинали фокидян как святотатцев, однако гораздо большую ненависть, чем фокидяне, навлекли на себя фивяне, которые довели фокидян до этого. Поэтому фокидянам прислали вспомогательные отряды и афиняне, и лакедемоняне. При первом столкновении Филомел захватил лагерь фивян. В следующем сражении Филомел пал, сражаясь во главе своего отряда в самой гуще боя, и своей нечестивой кровью смыл грех святотатства. На его место вождем был избран Ономарх.
Для борьбы с ним [Ономархом] фивяне и фессалийцы не захотели выбрать себе вождя из числа своих сограждан, опасаясь, что, если он окажется победителем, его власть будет для них нестерпима; [поэтому] они выбрали Филиппа Македонского и добровольно подчинились чужестранному господству, побоявшись господства своих [сограждан]. Филипп, будто бы являясь мстителем не за фивян, а карая святотатство, приказал всем своим воинам надеть лавровые венки и вступил в сражение как бы под предводительством самого бога. Фокидяне, увидав венки из лавра, посвященного богу, трепеща от сознания своего преступления, побросали оружие и обратились в бегство, кровью своей и смертью заплатив за оскорбление святыни. Трудно поверить, какую славу стяжал себе благодаря этому Филипп среди всех народов. Вот, говорили, кто наказал за святотатство, кто отомстил за оскорбление святынь; он один совершил то, что должен был сделать весь мир, - покарал святотатцев. Рядом с богами достоин стать он, выступивший в защиту их величия. Однако, когда афиняне услыхали об исходе войны, они немедленно, чтобы Филипп не вступил в Грецию, заняли Фермопильское ущелье, как некогда, когда наступали персы; но совсем не та была уже их доблесть, и защищали они не то, что тогда; ведь тогда они выступили на защиту свободы Греции, а теперь в защиту открытого святотатства; тогда они хотели охранить храмы от разграбления врагами, а теперь решили защищать тех, кто ограбил храм, от [грозившего им] мщения. Они явились покровителями преступления, тогда как [для них] было позором, что мстителями за него оказались [не они сами, а] другие. Афиняне, видно, забыли, как в трудные времена они пользовались советами этого божества, сколько войн закончили победоносно под его водительством, сколько городов основали по его указаниям, какой мощи достигли на суше и на море, [забыли], что никогда не предпринимали ничего ни в общественных, ни в частных делах без содействия божественной его силы. И эти умы, изощренные всеми науками, облагороженные наилучшими законами и учреждениями, допустили такое страшное преступление, что впоследствии они не имели уже никакого права в чем бы то ни было упрекать варваров.
Но и Филипп не проявил себя более благопристойным по отношению к своим союзникам. Он точно боялся, как бы не оказаться превзойденным врагами в делах святотатства. Те самые государства, у которых он еще недавно был вождем, которые воевали под его начальством, которые поздравляли и его и себя с общей победой, он захватил и разграбил, как [лютый] враг; жен и детей всех граждан Филипп продал в рабство, не пощадил ни храмов бессмертных богов, ни других священных зданий, ни богов-пенатов общественных и частных, под кров которых он так недавно входил как гость. Поистине казалось, что он не столько был мстителем за святотатство, сколько добивался свободы для себя совершать святотатство.
Потом, как будто совершив великие подвиги, он переправился в Каппадокию. Ведя здесь войну с тем же вероломством, взяв хитростью в плен и перебив ближайших царей, он всю эту область подчинил власти Македонии. Затем, чтобы уничтожить толки о своем вероломстве, которым, как тогда считали, он превосходил всех, он разослал по царствам и богатейшим городам своих посланцев, которые должны были распространять слухи, что царь Филипп за большие деньги сдает подряды на строительство городских стен, святилищ и храмов, и через глашатаев вызывать [к нему] предпринимателей. Когда же те приезжали в Македонию, их задерживали там путем различных проволочек, а они, боясь царя, потихоньку уезжали обратно.
После этого Филипп напал на Олинф. Дело в том, что олинфяне из сострадания дали у себя убежище двум братьям Филиппа, рожденным от его мачехи, после того как еще один их брат был царем убит. Филипп хотел убить и этих двух, так как они могли притязать на царскую власть. И вот по этой-то причине он разрушил древний и знаменитый город, а братьев предал давно предрешенной казни и насладился как богатой добычей, так и желанным для него братоубийством.
Затем, как будто всё, что бы ему ни вздумалось, ему было дозволено, он захватил золотые рудники в Фессалии и серебряные - во Фракии, а чтобы ничего не оставить не нарушенным, ни один закон ни божеский, ни человеческий, он занялся еще и морским разбоем. В это время случилось так, что два брата, фракийские цари, выбрали Филиппа судьей во взаимных их спорах, но не потому, что считали его справедливым, а потому, что каждый боялся, как бы Филипп не пришел на помощь одному из них. Но Филипп, как было у него в обычае, неожиданно для обоих братьев прибыл на третейский суд, как на войну, во главе войска, и у обоих братьев отнял их царства, поступив не как судья, а как коварный, преступный разбойник.
Пока это происходило, к Филиппу явились афинские послы просить мира. Выслушав их, Филипп и сам направил в Афины послов договориться об условиях мира. Здесь и был заключен мир, выгодный для обеих сторон. Из других греческих государств также прибыли посольства, движимые не любовью к миру, а страхом перед войной. Фессалийцы же и беотяне, всё более разъяряясь,стали просить царя, чтобы он открыто выступил в качестве вождя [всей] Греции в поход против фокидян. Они пылали такой ненавистью к фокидянам, что, забыв о своих поражениях, предпочитали сами погибнуть, лишь бы погубить их, предпочитали терпеть уже испытанную ими жестокость Филиппа, только бы не пощадить своих врагов. Напротив, послы фокидян при поддержке афинян и лакедемонян просили, чтобы царь не начинал против них войну, за отсрочку которой они уже трижды уплачивали ему. Поистине позорное и сожаления достойное зрелище! Греция, еще и в то время первая среди всех стран мира и по силам своим и по достоинству, неизменная победительница царей и народов и еще тогда владычица многих городов, лежала простертой ниц перед чужим престолом и униженно просила то начать, то прекратить войну. Те, кто был оплотом всех стран мира, теперь все свои надежды возлагали на мощь чужестранца, раздорами своими и внутренними войнами доведенные до того, что пресмыкались перед тем, кто недавно еще был ничтожнейшим из их подопечных; и особенно усердствовали фивяне и лакедемоняне, которые раньше соперничали между собой из-за власти над Грецией, а теперь наперебой добивались милостей властелина. Филипп между тем, в величии своей славы, как будто относится с презрением к этим знаменитым городам и тем временем взвешивает, кому отдать предпочтение. Он тайно выслушивает просьбы обоих посольств; одним обещает избавление от войны и обязывает их клятвой никому не выдавать этого ответа; другим, напротив, говорит, что придет им на помощь. И тем и другим запрещает готовиться к войне и чего бы то ни было опасаться. Успокоив всех такими разноречивыми ответами, он занимает Фермопильское ущелье.
Тогда, поняв, что они стали жертвой коварного обмана, фокидяне первыми, трепеща от страха, взялись за оружие. Но уже не было ни возможности приготовиться к войне, ни времени, чтобы стянуть вспомогательные отряды; а Филипп грозил поголовным избиением, если они не сдадутся. Вынужденные необходимостью, они сдались, выговорив себе личную безопасность. Но договор этот оказался столь же надежным, как данное ранее обещание, что войны не будет. Повсеместно начались убийства и грабежи; у родителей отнимали детей, у мужей жен, из храмов похищали изображения богов. Одно только утешение оставалось этим несчастным - что Филипп обманул и своих союзников, обойдя их добычей, так что фокидяне не видели ничего из своего достояния в руках [греческих] своих недругов. Возвратившись в свое царство, Филипп, наподобие того, как пастухи перегоняют свои стада то на летние, то на зимние пастбища, начал переселять по своему произволу народы и [целые] города, смотря по тому, какую местность он считал нужным более густо заселить, а какую более редко. Жалости достоин был вид всего этого, как будто всё погибало. Не было, правда, страха перед врагом, не было воинов, рыщущих по городу, не было бряцания оружия, не было разграбления имущества и похищения жителей, но повсюду царила молчаливая печаль и скорбь людей, боящихся, как бы даже слезы их не были сочтены за сопротивление. Но скрытая скорбь еще тяжелее, и страдание тем глубже, чем менее проявляется. Переселяемые бросали [последние] взгляды то на могилы своих предков, то на древние свои пенаты, то на дома свои, где сами они родились и где рождали детей, сокрушаясь то о себе, что дожили до этого дня, то о детях своих, что они не родились уже после него.
Одни народы Филипп поселил у самой границы, чтобы они давали отпор врагам, других поселил в самых отдаленных пределах своего царства, а некоторых военнопленных расселил по городам для пополнения их населения. Так из многочисленных племен и народов он создал единое царство и единый народ. Устроив и приведя в порядок дела в Македонии, Филипп завоевал при помощи коварства и хитрости области дарданов и других соседей; но даже и родственников он не пощадил: так, он решил лишить престола эпирского царя Аррибу, связанного теснейшими узами родства с женой Филиппа Олимпиадой, а Александра, пасынка Аррибы, брата жены своей Олимпиады, красивого и чистого нравами юношу, Филипп вызвал в Македонию якобы по просьбе сестры. Всеми способами, то обещая юноше царскую корону, то притворяясь влюбленным, Филипп склонил юношу к преступной связи с ним. Филипп рассчитывал, что впоследствии Александр будет ему вполне покорным либо из чувства стыда, либо из чувства благодарности за [обещанное] благодеяние, царскую власть. Поэтому, когда Александру исполнилось двадцать лет, Филипп, несмотря на его юный возраст, передал ему отнятое у Аррибы царство, совершив, таким образом, преступление по отношению и к тому, и к другому. Ибо в отношении того, у которого отнял царство, он нарушил право родства, а того, которому он отдал царство, развратил, прежде чем сделать его царем.
КНИГА IX Глава 1
Когда Филипп вступил в Грецию и разграбил несколько городов, то добыча, полученная от этих незначительных городов, только раздразнила его [жадность], так как он прикинул в уме, какие богатства имеются во всех греческих городах, взятых вместе; поэтому он решил завязать войну со всей Грецией в целом. Он рассудил, что для успеха предприятия будет очень полезно подчинить себе знаменитый приморский город Византий и сделать из него базу для своих морских и сухопутных сил; а когда Византий запер перед ним свои ворота, то он осадил его, окружив со всех сторон. Впервые этот город был захвачен Павсанием, спартанским царем, и в течение семи лет находился под его властью; в дальнейшем Византий, в зависимости от изменчивого военного счастья, находился под властью то лакедемонян, то афинян, и эта неопределенность его положения привела к тому, что, не ожидая ни от кого помощи, византийцы тем упорнее сами отстаивали свою свободу. Из-за продолжительной осады казна Филиппа стала истощаться, и он начал добывать деньги морскими разбоями. Так, он захватил сто семьдесят кораблей и, распродав их груз, до некоторой степени избавился от крайней нужды. Затем, чтобы не держать всё войско на осаде одного только города, Филипп, отобрав храбрейших воинов, выступил в поход, завоевал много городов в Херсонесе [Фракийском] и вызвал к себе своего восемнадцатилетнего сына Александра, чтобы тот под отцовской командой начал изучать основы военного дела.
После этого Филипп отправился в Скифию, тоже надеясь на добычу и намереваясь - по примеру купцов - затраты на одну войну покрыть доходами с другой.
Глава 2 Олимпиада, жена Филиппа II, мать Александра Великого
В то время скифским царем был Атей. Когда он находился в затруднительном положении во время войны с истрианами, то через аполлонян он попросил помощи у Филиппа, с тем чтобы усыновить его и сделать его наследником скифского царства.
Между тем царь истрийский умер и тем самым избавил скифов и от страха перед войной, и от нужды в помощи. Поэтому Атей, отпустив македонян, приказал им сказать Филиппу, что он не просил у него помощи и не поручал говорить ему об усыновлении, ибо не нуждаются скифы в македонской защите, так как превосходят македонян [в храбрости], да и в наследнике он, [Атей], не нуждается, так как его сын здравствует.
Выслушав это, Филипп отправил к Атею послов, чтобы добиться от него денег для покрытия хотя бы части расходов на осаду Византия, иначе он будет вынужден вследствие недостатка в средствах прекратить войну.
[Послам было поручено сказать, что] Атей скорее должен выполнить это требование, так как он не только не уплатил за службу воинам, присланным ему Филиппом, но даже не оплатил издержек по их перевозке. Однако Атей стал ссылаться на то, что климат в Скифии неблагоприятный, а почва бесплодна; она не только не обогащает скифов, но едва-едва доставляет им пропитание; нет у него богатств, которыми он мог бы удовлетворить столь великого царя, а отделаться небольшой подачкой он считает более непристойным, чем вовсе отказать. Вообще же скифов ценят за доблестный дух и закаленное тело, а не за богатства.
В ответ на это издевательство Филипп, сняв осаду с Византия, двинулся войной на скифов. Чтобы скифы ничего не заподозрили, Филипп отправил вперед послов, которые должны были сообщить Атею, что он, Филипп, во время осады Византия дал обет воздвигнуть статую Геркулесу и идет теперь, чтобы поставить ее в устье Истра, поэтому просит, чтобы ему дали пройти спокойно и почтить бога; совершить же этот путь Филипп намерен как друг скифов. [В ответ на это Атей] приказывает: если Филипп хочет выполнить обет, то пусть он пришлет статую к нему, [Атею]. Он обещает не только поставить статую, но и сохранить ее невредимой, однако он не потерпит, чтобы войско Филиппа вступило в его пределы. Если же Филипп поставит статую против воли скифов, то, как только он уйдет, Атей низвергнет статую, а медь, из которой она отлита, превратит в острия для стрел. Этот спор ожесточил обе стороны, и завязалась война. Хотя скифы превосходили [македонян] и числом и храбростью, но они были побеждены хитростью Филиппа.
Двадцать тысяч женщин и детей было взято в плен, было захвачено множество скота; золота и серебра не нашлось совсем. Тогда пришлось поверить тому, что скифы действительно очень бедны. В Македонию послали двадцать тысяч наилучших кобылиц для разведения коней [скифской породы].
http://his.1september.ru/2002/01/3.html
(Вот этот-то факт нашему официозу крайне не нужен. Если его учитывать, то хотя бы часть конницы Александра Македонского использовала скифскую породу коней. Да и всадники немалым числом оказывались выросшими в Македонии скифскими юношами).
Павел Оросий эти события кратко изложил так
2. Этот же Византий, основанный некогда Павсанием, 98 царем спартанцев, впоследствии же непомерно расстроенный Константином, христианским императором, и наименованный Константинополем, 99 является теперь престолом славнейшей империи и столицей всего Востока.
3. Филипп же после долгой и тщетной осады, 100 чтобы восполнить через разбой средства, которые он потратил во время осады, начал пиратствовать; сто семьдесят захваченных в результате этого кораблей, полных товарами, он распродал и небольшим пополнением [казны] остановил острую нужду. 101 4. После этого ради захвата добычи и продолжения осады он разделил войско. Сам же, отправившийся с наиболее крепкими [воинами], захватил многие города Херсонеса 102 и, повергнув в прах население, унес богатства. Также он с сыном Александром, движимый рвением к разбою, ходил на Скифию.
5. Скифами правил тогда Атей; 103 он, когда был занят войной с истрийцами, 104 через аполлонийцев 105 испросил помощь у Филиппа, но, как только умер царь истрийцев, он, избавившийся от страха перед войной и от необходимости в помощи, расторг заключенный с Филиппом договор о союзе. 106
6. Филипп, сняв с Византия осаду, всеми силами обратился к скифской войне, в завязавшейся же битве скифы, хотя они превосходили и числом, и доблестью, были побеждены коварством Филиппа. 107 7. В ходе этой битвы было захвачено двадцать тысяч детей и жен скифского народа, уведено великое множество скота, однако ничего не было найдено из золота и серебра; именно этот факт породил сначала веру в скифскую скудность. Двадцать тысяч превосходных кобылиц были отправлены в Македонию для улучшения [македонской] породы.
8. Однако, когда Филипп возвращался назад, путь ему преградили войной трибаллы: 108 в ее ходе Филипп столь тяжело был ранен в бедро, что через его тело получил смертельную рану конь. Когда все решили, что царь погиб, то [македоняне], обратившись в бегство, побросали награбленное. Затем во время небольшого перерыва он, пока поправлялся от раны, покоился в мире; 9. как только [Филипп] выздоровел, он двинулся войной на афинян; они, оказавшись тогда в таком критическом положении, привлекают в число союзников лакедемонян, некогда врагов, и изнуряют города всей Греции посольствами, чтобы общими силами обратиться против общего врага. И вот некоторые города связали себя с афинянами; 109 некоторых же страх перед войной склонил на сторону Филиппа. 10. Когда завязалась битва, 110 афиняне, хотя долгое время благодаря превосходящему числу воинов были впереди, тем не менее оказались побежденными окрепшей в изнурительных войнах доблестью македонян.
11. Что эта битва была гораздо более жестокой, чем все предшествующие ей сражения, говорит сам исход дел: именно этот день положил во всей Греции предел славе добытого [в свое время] владычества и издревле существовавшей свободе.
14. 1. Затем Филипп купленную неимоверной кровью победу использовал против фиванцев и лакедемонян: 111 ибо первых из граждан он, кого зарубив топором, кого принудив к изгнанию, всех лишил состояния. 2. Изгнанных перед этим граждан он возвратил на родину; триста изгнанников из их числа он поставил судьями и управителями, чтобы они, исцеляя новым могуществом старые раны, не позволяли подавленному несчастным образом народу воспрять надеждой на [возвращение] свободы.
Http://www.vostlit.info/Texts/rus14/Orozij/frametext3.htm
97 Осада Византия Филиппом Македонским осуществлялась в 340-339 гг. до н. э.
98 Ошибка Юстина (Jus. Epit. IX. 1.3), которую повторяет Орозий. Павсаний не был основателем Византия, он захватил его и удерживал в период с 477 по 471/470 гг. до н. э., город же был основан несколько ранее.
99 Об основании Константином Великим (император с 306 по 337 г.) на месте старого Византия новой столицы Римской империи см. у Орозия: Hist. VII.28.27-28.
100 Осада города оказалась не полной. Византию смогли оказать помощь афиняне, хиосцы и родосцы (Diod. Bibl. XVI.77.2).
101 Речь идет об инциденте с захватом афинского флота, груженного зерном, что произошло в конце 340 г. до н. э.
102 Имеется в виду Херсонес Фракийский, на побережье пролива, соединяющего Мраморное море с Эгейским.
103 Информацию о скифском походе Филиппа и Александра Македонских Орозий черпал из Эпитомы Юстина (Jus. Epit. IX.2.1-16).
104 Истрийцы - жители города Истрии на западном побережье Черного моря к югу от устья Дуная (Истра).
105 Аполлонийцы - жители города Аполлония на западном побережье Черного моря во Фракии, расположен к югу от Истрии.
106 Согласно Юстину, Атей для того, чтобы привлечь на свою сторону македонян, готов был усыновить Филиппа и сделать его своим наследником; однако после того как истрийский царь умер, и угроза для скифов исчезла, Атей отказался от своих предложений. Филипп вынужден был потребовать компенсацию издережек, с которыми была связана осада Византия, однако получив в этом отказ со стороны скифского царя, начал со скифами войну, о которой Орозий сообщает ниже (Jus. Epit. IX.2.1-10).
107 Война Филиппа Македонского со скифами имела место в 339 г. до н. э.
108 Трибаллы - фракийский или иллирийский народ, живший в районе долины Наисса (совр. Ниш).
Ю. Г. Виноградов свел 20 тыс. к 2000 женщинам и детям, а изложение событий двух веков скифской истории отразил в таком контексте.
ЗАПАДНОЕ И СЕВЕРНОЕ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ В КЛАССИЧЕСКУЮ ЭПОХУ
Ю. Г. Виноградов История Европы Том 1
http://www.kulichki.com/~gumilev/HEU/heu1209.htm
По свидетельству Фукидида (II, 97), одрисы подчинили большинство фракийских племен, а также установили протекторат над греческими полисами фракийского побережья, включая и города Левого (Западного) Понта. Те и другие, по крайней мере начиная с царя Ситалка, а может быть, еще его отца Тереса, обязаны были платить одрисским правителям дань, достигшую при преемнике Ситалка Севте I огромной суммы - 400 талантов ежегодно; на такую же сумму они получали даров в виде изделий из драгоценных металлов, а сверх того - подношения из дорогих и простых тканей и т. п. Эта подать распределялась между царем и парадинастами. Социальную основу Фракийского царства составляла община, находившаяся в V в., по-видимому, на последней стадии развития общины большесемейной (земледельческой).
В религии фракийцев большую роль играли культ Диониса, культ владычицы зверей Бендиды, а также мифического обожествленного героя Залмоксиса. Изобразительное искусство фракийцев, известное нам преимущественно по памятникам торевтики, представляло собой оригинальный вариант звериного стиля, развившегося, видимо, на местной почве, но не лишенного в период становления влияния скифского искусства. Ему также присуще воспроизведение свернувшихся хищников, но в своеобразной, отличавшейся стилистическими деталями трактовке; особенно интересны частые стилизованные изображения коней. Начиная с IV в., как и у скифов, во фракийской торевтике появляются антропоморфные сюжеты, трактованные весьма своеобразно. Очень близко к фракийскому стояло искусство гетов, разнившееся рядом деталей и некоторой оригинальностью стиля.
До тех пор пока основные усилия скифов были нацелены на борьбу с фракийцами, их взаимоотношения с полисами Северного Причерноморья сводились к мелким стычкам и нерегулярным набегам на греческие города и их хору, следствием чего явилось спешное стеностроительство вокруг таких эллинских апойкий, как Никоний, Ольвия, Тиритака, Мирмекий, Фанагория. Ряд полисов Европейского Боспора - Пантикапей, Тиритака, Мирмекий и Порфмий - срочно ограждают себя от опустошительных набегов кочевников мощными укреплениями Тиритакского вала. Успешное отражение первого натиска скифов вызвало к жизни в двух разных регионах Северного Причерноморья одинаковый тип государственного устройства. Правильная организация обороны, стеностроительство, создание и вооружение гражданского ополчения способствовали появлению ольвийской тирании в лице аристократа по имени Павсаний, занимавшего один год должность верховного магистрата полиса - эсимнета, который имел значительную поддержку среди аристократического религиозно-политического союза мольпов. Те же, видимо, мероприятия, проведенные на Боспоре, позволили некоему удачливому полководцу из знатного рода Археанактидов, ставшему во главе союзного войска боспорских полисов, захватить в 480 г. тираническую власть в своем родном полисе - Пантикапее, который с тех пор становится лидером боспорской симмахии и одновременно религиозной амфиктионии, созданной вокруг храма Аполлона, построенного на пантикапейском акрополе. Союз боспорских полисов чеканит даже свою монету.
Однако, после того как фрако-скифский мирный договор около 480 г. до н. э. окончательно развязал руки царским скифам, их нажим на эллинов стал массированным. Кочевники, не имевшие ни торгового флота, ни портов, ни навыков в морском деле, с одной стороны, стремились обеспечить сбыт за морем посредством греческих купцов сельскохозяйственной продукции, полученной путем внеэкономического принуждения у земледельцев Лесостепи, а с другой - организовывали внеэкономическую эксплуатацию самих полисов. Отныне исторические пути греческих апойкий Северо-Западного и Северо-Восточного регионов Причерноморья резко разошлись. Автаркичные, разобщенные, далеко отстоящие друг от друга полисы первого региона - Никоний и Ольвия, а также Керкинитида в Северо-Западном Крыму, будучи не в силах сопротивляться нажиму со стороны номадов, были вынуждены им подчиниться, отдав себя под "протекторат" Скифского царства. Тесно скученные по берегам Боспора Киммерийского греческие города, которые с исторической неизбежностью должны были рано или поздно вступить в конфликт друг с другом из-за ограниченности земледельческой территории, сумели сплотиться в единый оборонительный союз и отстоять свою независимость. С этого момента здесь постепенно начинает складываться надполисная территориальная тираническая держава под властью династии Археанактидов, правившей на Боспоре в течение 42 лет.
Скифский протекторат над северо-западнопонтийскими полисами установился не позднее времени правления царя Ариапифа (первая треть V в.) и продолжал практиковаться его сыновьями Скилом и затем Октамасадом, низложившим и убившим своего брата. Он осуществлялся скифскими владыками либо непосредственно, либо через их ставленников греческого и варварского происхождения. Об этом свидетельствуют монеты, отливавшиеся и чеканившиеся в Никонии и Ольвии, а также новелла Геродота (IV, 78-80) о пребывании Скила в Ольвии. Протекторат касался лишь экономической и не затрагивал политическую жизнь полисов. Конкретно это выразилось в резком сокращении хоры этих греческих государств и переводе их экономики на рельсы внешней транзитной торговли, во взимании дани и "кормлении" войска. В то же время функционируют народное собрание, издающее постановления, городские магистратуры и разнообразные религиозные и политические объединения граждан. Подобный характер имел и фракийский протекторат над полисами Левого Понта, платившими регулярную дань одрисам. Однако здесь в силу иной внешнеполитической ситуации дело не дошло до установления тирании - такие ионийские полисы, как Аполлония и Истрия, управлялись олигархически.
В 437 г. хорошо снаряженная афинская эскадра под командованием Перикла вошла в Понт Евксинский. Как сообщает в его биографии Плутарх (XX), Перикл стремился удовлетворить просьбы тамошних эллинов и продемонстрировать мощь и силу афинян окрестным варварским царям и династам. Реальной же причиной было стремление включить припонтийские полисы в состав Афинского морского союза, установить угодные афинянам политические режимы и, главное, создать прочную базу снабжения Афин хлебом, учитывая надвигающуюся войну со Спартой. Так, в южнопонтийском полисе Синопе при поддержке афинского флота и солдат местные демократы изгнали тирана Тимесилея, который вместе с семьей и сторонниками переселился в родственную ему по духу Ольвию.
Пересекши Понт кратчайшим путем, Перикл приплыл к берегам Боспора. Следствием его визита сюда было включение в состав членов Афинского союза Нимфея, не входившего, видимо, в боспорскую симмахию, но находившегося также, по всей видимости, под скифским протекторатом. Отныне Нимфей стал платить Афинам форос размером в 1 талант (два пуда золота или серебра). Двинувшись далее вдоль берегов Северного Причерноморья на запад, флот Перикла достиг Ольвии. В итоге политических переговоров со скифскими правителями, вероятно ослабленными тогда внутренними распрями, Периклу удалось, возможно, смягчить усилившееся вмешательство варваров во внутреннюю жизнь этого полиса, вытребовать для него право самому решать вопросы своего государственного устройства и включить его в число афинских союзников. В результате из Ольвии был удален скифский наместник и в городе возрождается тирания. Аналогичные акции были, видимо, предприняты Периклом и в отношении других полисов Северо-Западного и Западного Причерноморья. В Истрии и Аполлонии власть олигархов сменилась демократическим образом правления; последняя в 425 г. фигурирует в списках фороса, в ее календаре появляется даже афинский месяц мунихион. Деятельность Перикла и последующих афинских политиков и стратегов, таким образом, еще теснее сплотила понтийские полисы и обеспечила Афинам и их союзникам надежную и обширную базу снабжения хлебом.
Союзниками Афин становятся не только греческие полисы, но и Фракийская держава, царь которой Ситалк в 429 г. совершает тщательно подготовленный и широко задуманный поход против Македонии. Этим походом одрисский правитель не просто выступил на стороне афинян, но и преследовал собственные цели: ослабить возвысившегося соседа и посадить на македонский престол вместо царя Пердикки угодного фракийцам Аминту. Однако это грандиозное предприятие закончилось ничем, а вскоре, в 421 г., сам Ситалк погибает в сражении с трибаллами.
Однако политика Афинской архэ по отношению к союзникам не всегда приносила одинаковые плоды. В 422-421 гг. вспыхнуло восстание на отложившемся от Афин Делосе, которое было подавлено. Часть выселенных с острова делосцев вместе с гораздо большим контингентом жителей южнопонтийского дорийского полиса Гераклеи (также непокорного союзника афинян, хора которого незадолго до этого подверглась разорению в результате карательной экспедиции стратега Ламаха) основывают в Юго-Западном Крыму на месте более раннего небольшого поселения Херсонес, расположенный на окраине современного Севастополя. Основание Херсонеса одновременно позволяло создать выгодный в географическом смысле опорный пункт в северной точке кратчайшего пути через Черное море и последующим освоением собственной земледельческой территории обеспечить надежную базу снабжения метрополии основными продуктами питания, прежде всего зерном.
Основание Херсонеса произошло при иных этнополитических условиях и по иной, чем у ионийских полисов, модели. Апойкия была выведена на земли, которые занимало племя тавров - автохтонного населения предгорий и горных областей Крыма. Тавры (византийцы во времена Святослава называли тавроскифами дружину Руси) занимались земледелием и отгонным скотоводством, но, по единодушному высказыванию многих античных источников, отличались жестокостью, дикостью нравов, промышляли разбоем и морским пиратством. Естественно, гераклейские колонисты не могли не встретить здесь сопротивления с их стороны и вынуждены были отвоевывать жизненное пространство вооруженным путем. Как показали археологические исследования, достаточно многочисленные таврские поселения, расположенные на Гераклейском полуострове (территории последующего освоения херсонеситов), с приходом сюда греков прекращают свое существование. Это была типично дорийская колонизационная модель, сопровождавшаяся насильственным подчинением окрестного населения.
Во время посещения Периклом Понта коренные перемены происходят и на Боспоре. По свидетельству Диодора (XX, 31, I), в 438/7 г. на смену правящему роду Археанактидов приходит новая династия, основатель которой Спарток был, по всей видимости, фракийского происхождения. Захват им власти был осуществлен, скорее всего, насильственным путем, обстоятельства которого нам неизвестны. Однако в суть власти и характер правления Спарток едва ли внес какие-либо изменения: его государство продолжало оставаться тиранической территориальной державой с той лишь разницей, что теперь надобность даже в видимом существовании симмахии боспорских полисов отпала. Власть тиранов Боспора, подготовленная деятельностью Археанактидов, настолько окрепла, что они решаются прекратить амфиктионную чеканку и боспорский внутренний рынок начинает обслуживаться почти исключительно пантикапейской серебряной монетой. Определенные автономные права, судя по ее последующей собственной чеканке, сохранила Фанагория. Кроме того, серебро чеканят Феодосия и Нимфей, не входившие прежде в боспорскую симмахию.
Подчинение этих двух городов и стало первоочередной задачей новой династии Спартокидов, имена первых представителей которой известны нам из сочинений античных авторов: это Спарток I (438-433 гг.) и Селевк, бывший некоторое время соправителем Сатира I (433-389 гг.). Незадолго до поражения афинян в Пепопоннесской войне Гилон, дед, оратора Демосфена, сдает Боспору при неизвестных нам подробнее обстоятельствах афинское владение Нимфей. Сатир ведет изнурительную войну за овладение Феодосией, в которой укрывались боспорские изгнанники - противники нового режима. Феодосии оказывала существенную военную помощь Гераклея, которая вполне оправданно усматривала в боспорской экспансии на запад угрозу независимому существованию своего молодого дочернего полиса Херсонеса. Сатир скончался во время долгой осады Феодосии, и дело довершил уже его сын Левкон.
Экономика понтийских полисов была многоотраслевой. Как и в VI в., основную роль играло (за исключением периода скифского экономического диктата в Ольвии и полисах Поднестровья) сельское хозяйство, прежде всего земледелие - выращивание злаковых и бобовых культур, а также разведение крупного и мелкого рогатого скота. Определенное место занимало и рыболовство, прежде всего добыча ценных осетровых пород рыб, которыми особенно славился Боспор Киммерийский. Средство для засолки рыбы обеспечивал соляной промысел. Немалую роль играли и местные ремесла: производство керамики, черная и цветная металлургия, ювелирное дело, деревообделочное и косторезное производства, изготовление стеклянных бус, ткачество и т. д. Большое значение имела внутренняя и особенно внешняя торговля как с местным населением, так и с центрами Средиземноморья и Причерноморья; те и другие поставляли грекам и через их посредство племенам недостающие продукты, сырье и изделия: вино и оливковое масло, минеральные красители, например красную охру - синопиду, расписные и простые вазы, украшения из слоновой кости и драгоценных металлов, роскошные ткани и т. д. Взамен понтийские греки экспортировали в Средиземноморье зерно, лес, скот, рыбу, а потом и рабов.
В культурном отношении причерноморские эллины прочно хранили первые два - два с половиной столетия своего существования традиции, обычаи, религиозные верования, принесенные из метрополии. Однако дело не ограничивалось первоначальным культурным импульсом, можно говорить и о восприятии культурных новшеств, возникавших в последующее за эпохой колонизации время в балканских и малоазийских центрах, что обусловливалось интенсивностью коммуникаций и высоким уровнем коммуникабельности. Милетские колонии долгое время по языку, письменности и антропонимии оставались в основной массе чисто ионийскими.
Они сохраняли и почитали пантеон божеств своей метрополии. Широко отправлялись культы Аполлона, Зевса, Афины, Диониса, Афродиты, Деметры и Персефоны, Гермеса, других хтонических божеств и т. д. В Ольвии в V в. засвидетельствовано религиозное объединение орфиков. Наряду с этим прослеживаются и многие элементы своеобразия. Так, в Аполлонии, Томах, Истрии, Ольвии, Пантикапее главным или одним из наиболее почитаемых богов был Аполлон с эпитетом Иетрос (Врач), имевший широкие функции бога-спасителя и назначенный, по-видимому, дидимейским оракулом в качестве божества-покровителя специально милетских колоний на Понте, за пределами которого его культ не засвидетельствован. Гораздо большее, чем в Греции, распространение получил, особенно в Северо-Западном Причерноморье, культ Ахилла, который почитался владыкой священного острова Левки (совр. Змеиный).
Преимущественно ионийский отпечаток прослеживается и в материальной культуре, что нашло яркое отображение в архитектуре, большой и мелкой пластике, торевтике и т. д. Однако тесные контакты с окружающей варварской средой и адаптация в новых условиях жизни внесли некоторые элементы своеобразия. С одной стороны, приспособление к вкусам варварского заказчика заставляло, например, греческих ремесленников изготавливать бронзовые и золотые украшения в зверином стиле. С другой стороны, прослеживаются и элементы обратного заимствования. Так, образцом для жилищ первых колонистов - полуземлянок и землянок - послужили, бесспорно, аналогичные сооружения жителей Лесостепи, наиболее экономичные на первых порах и наиболее приспособленные к довольно суровым климатическим условиям.
Скифская и фракийская идея суррогата монеты в виде наконечников боевых стрел (вероятно с VII века) послужила прообразом единственной в своем роде литой разменной монеты, выпускавшейся в VI в. полисами Западного и Северного Понта,- так называемой монеты-стрелы. Уникальными в эллинском мире стали также оригинальные денежные знаки - так называемые ассы, отливавшиеся по ольвийскому образцу в Никонии и Истрии. Последний пример наряду с таким строительным приемом, как устройство слоевых фундаментов, также перенятым Истрией у Ольвии,- свидетельство культурного единства понтийских колоний Милета. Таким образом, культурный симбиоз эллинов и варваров взаимно обогащал цивилизацию тех и других.
Важной вехой в истории Причерноморья стал рубеж V-IV вв. Это время, когда Одрисское царство вступает в затяжную полосу политического кризиса и династической борьбы, первые симптомы которых дали о себе знать уже в конце V в.
Так, после гибели Ситалка в 424 г. власть узурпирует его племянник Севт I, устранивший законного наследника Садока, сына Ситалка. В конце V в. власть переходит к представителю побочной линии одрисского царского дома Медоку (или Амадоку I). Во время правления двух последних царей частью Фракии в качестве парадинаста управляет представитель третьей ветви Одрисов - Майсад сын которого Севт II, воспитывавшийся при дворе Медока, спустя некоторое время от него отложился. Политико-династийный кризис, вызванный, по всей вероятности, усилением института парадинастов и связанными с ним сепаратистскими центробежными тенденциями, привел если не к формальному, то к фактическому распаду Фракийского царства. Одной частью государства в первой половине IV в. правят наследники Медока: Амадок II, Терес II и Терес III, другой-преемники Майсада: его сын Севт II, некий Гебридзельм, сын Севта II, Котис I и внук первого Керсоблепт. Племенные вожди и парадинасты сооружают себе в это время в разных областях страны многочисленные укрепленные резиденции-виллы.
Не более благополучной была внутриполитическая ситуация в ту же эпоху и в царстве скифов-номадов. После братоубийцы Октамасада, правившего в третьей четверти V в., имена скифских владык надолго исчезают из античных литературных, эпиграфических и нумизматических источников. Об отсутствии единства скифов этого времени прямо заявляет Фукидид(П, 97, 6).
Очевидно, в Скифском царстве происходили примерно те же процессы, что и во Фракийском, а именно: усиление наместников и представителей побочных линий правящего рода приводило к династийной борьбе в ущерб централизации власти и консолидации Скифии. При этом в экономическом укладе и социальной сфере пробивают себе дорогу и новые тенденции, в частности наблюдается постепенный переход к оседлости номадов. Так, в начале IV в. на Днепре возникает огромное Каменское городище - ремесленный и, вероятно, земледельческий центр степной Скифии, выполнявший одновременно функции убежища.
Последствия децентрализации Скифского царства не заставили себя ждать: как уже говорилось, в 30-е годы V в. под влиянием политики Перикла Ольвия, оставаясь в рамках скифского протектората, освобождается от власти варварских наместников и вновь обретает тираническое правление. В начале же IV в. происходят и вовсе коренные изменения в жизни этого полиса: судя по одной ольвийской надписи, вырезанной на базе статуи тираноубийцы, в полисе была свергнута тирания и установлен демократический государственный строй. Одновременно ольвиополитам удается стряхнуть с себя и бремя скифского протектората. По обоим важным поводам в городе торжественно учреждается культ Зевса Освободителя. Эти коренные изменения не могли не сказаться на экономике и внешнем облике города: Ольвия возрождает свою земледельческую территорию в масштабах не меньших, чем прежние. Одновременно наблюдается расцвет ремесел и внешней торговли, происходит укрепление оборонительных сооружений и дальнейшее благоустройство города в области общественного и частного строительства.
Те же перемены во внешнеполитической ситуации привели и к возрождению хоры поднестровских полисов Тиры и Никония. Одновременно, как показывают нумизматические материалы, здесь проявляют свою активность истрийцы, которые даже выводят в этот район свой дочерний выселок - Гавань Истриан. Освободившиеся от скифского протектората ольвиополиты, стремясь расширить свою земледельческую базу, постепенно распространяют зону своих территориальных владений через искони принадлежавшую им область Гилею далее на восток и осваивают путем создания ряда земледельческих поседений западную оконечность Крыма - Тарханкутский полуостров.
По своему государственному устройству Ольвийский полис представлял собой демократическую республику, по всей видимости, умеренного толка. Ольвиополиты издают от своего имени проксенические декреты, составлявшиеся с начала IV в. по особому формульному типу. Свой этникон они впервые начинают помещать на серебряных и бронзовых монетах. Достаточно многочисленные проксении, изданные в честь граждан как причерноморских, так и средиземноморских городов, наряду с богатыми археологическими материалами свидетельствуют о широком диапазоне ольвийской внешней торговли. Ее размах потребовал определенной юридической регламентации: изданный в третьей четверти IV в. закон Каноба о деньгах, выставленный на своего рода таможенной станции в Босфорском проливе, неукоснительно предписывает обмен любой ввозимой в Ольвию монеты на серебро и медь ольвиополитов. В то же самое время значительную роль (не исключено, что и политическую) начинают играть аристократические семьи, почитающие своих гентильных божеств-покровителей. Они не только ставят им дорогостоящие статуи и совершают другие вотивные приношения, но и воздвигают общественные сооружения, к примеру башни. Подобное же возвышение аристократических фамилий синхронно прослеживается и в Истрии.
Около середины IV в. окрепший Херсонесский полис, также остро нуждавшийся в собственной земледельческой базе, сам переходит к территориальной экспансии, протекавшей в несколько этапов. Находясь в постоянном враждебном окружении воинственных тавров, он поначалу закрепляется на крайней оконечности Гераклейского - Маячном полуострове, перегородив его перешеек двойной линией стен с башнями и создав в пространстве между ними военно-земледельческое поселение. Вся остальная свободная территория Маячного полуострова размежевывается на небольшие по площади наделы, отграниченные друг от друга каменными оградами. Внутри наделов сооружаются неукрепленные усадьбы, принадлежавшие полноправным херсонесским гражданам.
Однако такой небольшой аграрной площади, требовавшей к тому же значительных затрат труда, херсонеситам явно не хватало, почему они и обращают свои взоры в сторону обширных плодородных земель Северо-Западного Крыма. Здесь первой на пути их экспансии стала ионийская колония Керкинитида, которую они около середины IV в. присоединяют, как показывают новейшие раскопки, мирным способом, вероятно, на правах включения равноправным полисом в состав Хврсонесского государства. Продвигаясь дальше на запад, они столкнулись, однако, с земельными владениями ольвиополитов, оказавшихся не столь уступчивыми. В итоге вспыхнул военный конфликт: как показывают раскопки нескольких сельскохозяйственных усадеб, взятие их херсонеситами сопровождалось разрушениями, пожарами и последовавшей затем перестройкой, но уже по херсонесскому образцу. Результатом такой насильственной экспансии явилось резкое ухудшение прежде дружественных отношений между Ольвией и Херсонесом, продолжавшееся более полстолетия.
Во второй половине IV в. начинается интенсивное освоение Северо-Западного Крыма Херсонесом. Тарханкутский полуостров покрывается огромным количеством больших по площади, чем на Маячном, наделов. По всей береговой линии от современной Евпатории до побережья Каркинитского залива возводятся усадьбы самых разных типов: от небольших неукрепленных вилл до мощных, защищенных башнями крепостей и целых комплексов коллективных усадеб, представлявших собой военноземледельческие поселения типа катойкий или клерухий. Наконец, в удобной бухте основывается город Калос Лимен - Прекрасная Гавань, на месте современного Черноморска.
Последним актом херсонесской территориальной экспансии было освоение непосредственно прилегавшего к городу Гераклейского полуострова. Для этого, прежде всего, было согнано с насиженных мест автохтонное таврское население, а сам полуостров был размежеван на большое число клеров, равных по площади тарханкутским, каждый из которых имел усадьбу, по большей части укрепленную башней. С этого момента таврские поселения выстраиваются в цепочку по кромке ближней хоры Херсонеса, что предполагает принудительную эксплуатацию херсонеситами тавров как зависимого населения по типу илотии. Это была отработанная модель дорийской колонизации, хорошо известная, например, по метрополии Херсонеса Гераклее, подобным же образом подчинившей и эксплуатировавшей окрестное племя мариандинов.
Вся эта грандиозная программа освоения земель была санкционирована, продумана и реализована Херсонесским государством. В результате у полиса создался огромный фонд пригодных для обработки земель, на которых выращивались зерновые, разводились сады и особенно интенсивно культивировался виноград. Виноделие достигло во второй половине IV в. внушительных товарных размеров и потребовало производства собственной керамической тары - амфор, которые с конца IV - начала III в. начинают снабжаться клеймами специальных чиновников - астиномов. Интенсивно процветали и другие ремесла. За столь резким взлетом экономики, причем в короткий срок, не мог не последовать процесс имущественной и социальной дифференциации общества, в результате чего сложилась развитая система правовых статусов. На вершине ее стоял, по всей видимости, привилегированный слой дорийской аристократии - потомков первых колонистов, который должен был играть в полисе руководящую роль. Поэтому есть основания полагать, что Херсонес представлял собой в эпоху поздней классики типичную для дорийских полисов аристократическую республику.
Одной из причин, вынудивших херсонеситов развивать свою экспансию на запад, были, вероятно, подобные устремления Боспорской державы в том же направлении. Как уже говорилось, борьба за овладение Феодосией, не примкнувшей к конфедерации боспорских полисов, была начата еще Сатиром I. После его кончины при осаде города за дело с удвоенной силой взялся его сын Левкон I (389-349 гг.).
Судя по той энергичной поддержке, которую оказывали осажденным феодосийцам не только Гераклея, но и ее колония Херсонес, как то следует из чеканки феодосийских монет на херсонесском монетном дворе, оба полиса не только стремились воспрепятствовать возможному боспорскому проникновению далее на запад, но и сами имели, вероятно, какие-то территориальные притязания на Феодосию, ее удобную гавань и окружающую ее плодородную равнину. Тем не менее, несмотря на все усилия защищавшихся, город был взят Левконом, но включен в состав Боспора на особых условиях, с сохранением за ним определенной доли автономных прав. Это видно по собственной чеканке, которую Феодосия время от времени предпринимала впоследствии наряду с Пантикапеем, и из того красноречивого факта, что с этого момента она единственная из полисов прочно и надолго входит в титулатуру боспорских правителей.
Следующим объектом экспансии Спартокидов стала Синдика (округа Анапы). Ее включение в состав Боспорского государства было продиктовано жизненной необходимостью и явилось непременным условием дальнейшего его развития. При повышенной плотности заселения греками берегов Боспора Киммерийского, сопровождавшейся неуклонным ростом численности населения, для нормальной жизнедеятельности было необходимо постоянное расширение фонда пригодных для обработки земель. На Керченском полуострове такое расширение стало весьма затруднительным как по причине худшего плодородия почвы, так и главным образом в силу упорного сопротивления кочевавших здесь скифов, энергично препятствовавших территориальному продвижению греков в западном направлении.
В то же время синды выгодно отличались от соседних меотских племен меньшей агрессивностью и более высоким уровнем эллинизации. Еще в конце V в. у них возникли зачаточные формы государственности: они, например, были единственным из варварских племен этого региона, предпринявшим чеканку собственной серебряной монеты; их царь носил греческое имя Гекатей. Поэтому присоединение Синдики произошло более спокойным, чем в ситуации с Феодосией, способом, вероятно, путем включения ее в состав Боспора на правах зависимого царства.
Поставленный над ней наместником Горгипп, член царского дома Спартокидов, долгое время пользовался большими полномочиями и достаточной свободой действий в управляемой им стране и даже окрестил своим именем ее центр, переименовав из Синдской Гавани в Горгиппию (совр. Анапа).
Наивысшего расцвета и могущества держава боспорских тиранов, включившая в себя ряд полисов и соседних племен, достигла при преемнике Левкона, его сыне Перисаде I (349-310 гг.), пять лет правившем совместно со своим братом Спартоком II. Во время Перисада завершается подчинение многих местных племен азиатской части Боспора: наряду с замиренными еще его отцом Левконом торетами, дандариями и псессами в состав державы он включает также фатеев и досхов, а иногда именуется в надписях царем всех меотов. Во времена Перисада I Боспорское государство достигает максимальных размеров: его границы, по словам одной эпиграммы, простираются "между таврами и страной Кавказской" (КБН, 113).
Основу экономического могущества Спартокидов составляло прежде всего интенсивное развитие земледелия и базировавшаяся на нем экспортная торговля, главным образом боспорской пшеницей. Львиная ее доля поступала с земель, принадлежавших боспорским тиранам, которые они были вправе отдавать во владение, держание или даже дарить в полную собственность (например, Гелону, деду Демосфена, за передачу Нимфея были дарованы Кепы). В IV в. Боспор стал одной из основных житниц Эллады; наиболее интенсивные торговые сношения поддерживает он с Афинами, куда вообще поступала половина хлеба только с Понта. Афинянам, по свидетельству Демосфена (XX, 32), Левкон посылал ежегодно 400 тыс. медимнов (т. е. свыше миллиона пудов) зерна.
Пользуясь своим положением монопольных владетелей боспорских гаваней и получаемых от них доходов, Спартокиды имели единоличное право даровать частичную или полную привилегию беспошлинности (ателию) отдельным наиболее крупным оптовым торговцам и даже целым гражданским коллективам, например митиленянам или афинянам, что нашло свое отражение у авторов, а также в уникальных для греческого мира декретах, издававшихся не от имени полиса, а самих Спартокидов вместе с сыновьями или их соправителей со своими сыновьями. В перестроенном и значительно расширенном Феодосийском порту Левкон в придачу ко всем прежним привилегиям дарует афинянам ателию. Таким образом, Спартокиды единолично выступают в торговых операциях, например, с Афинами, которые взамен предоставленных им льгот даруют в 346 г. Перисаду и его братьям ряд почестей и наряду с этим привилегию первоочередной погрузки товаров и набора в их флот квалифицированных моряков-специалистов.
Кроме этого, боспорские правители обладали еще целым рядом монополий, например на эксплуатацию глинищ и производство черепицы, что нашло отражение в многочисленных керамических клеймах, оттиснутых на этом виде строительных материалов.
Для официального обозначения своей власти Спартокиды, подобно Дионисию Сиракузскому, избрали нейтральный титул "архонт" - "правитель", камуфлирующий подлинную тираническую сущность их власти. В начале своего правления Левкон титулует себя архонтом Боспора и Феодосии, причем под Боспором имеется в виду совокупность греческих полисов, входивших в состав державы Спартокидов. После присоединения Синдики и других меотских племен к этому титулу он добавляет "и царствующий над синдами, торетами, дандариями, псессами" (КБН, 6). В официальной титулатуре Спартокидов как в зеркале нашла отражение их политика по отношению к различным составным частям их державы. Боспорские тираны не полностью подавили полисную автономию и самоуправление: время от времени, естественно по воле тирана, собирается экклесия, функционируют, видимо, какие-то полисные магистратуры, в последнее время появились данные о существовании в IV-III вв. понятия не только общебоспорского, но и гражданства отдельных полисов, таких, как Горгиппия, занимавшая наряду с Феодосией особое положение в державе. Поэтому вплоть до эпохи эллинизма Спартокиды выставляют себя по отношению к полисному эллинству как архонты, ассоциируя этот титул с главной полисной магистратурой (хотя и не производя его от нее). Царями же они выступают всегда (за одним показательным исключением - КБН, 6а) над подвластными им племенами.
Социальной опорой боспорских тиранов был институт "друзей", куда могли входить, кроме поддерживающих их аристократов, облагодетельствованные ими или приближенные представители средних и даже низших слоев, кроме того, воины-наемники, а также варварская племенная знать, поставлявшая в нужный момент воинские контингенты. Таким образом, проводя политику лавирования между эллинами и варварами, между различными социальными группами, Спартокидам удалось создать мощное надполисное государственное образование типа сицилийских тиранических территориальных держав, но оказавшееся более стойким и жизнеспособным: их династия непрерывно правила над Боспором свыше 300 лет.
Возвращаясь к политической ситуации в Дунайско-Балканском регионе, следует сказать, что она коренным образом меняется около середины IV в. Южный сосед Фракии - Македония, постепенно набирая силу с конца V в., окончательно складывается в мощное единое государство при царе Филиппе II (359-336 гг.). За первые полтора десятка лет этому македонскому монарху удалось разгромить на севере Эгеиды мощную Халкидскую лигу, до основания разрушив в 348 г.. ее главный город Олинф, овладеть Амфиполем и прочно утвердиться в области Пангейских гор, богатых залежами золота, серебра и строевым лесом. В 353-346 гг. Филипп II совершает три похода в Южную Фракию. В 342 г., пользуясь раздробленностью фракийцев, он подчиняет себе уже внутренние районы Фракии, над которыми царствовали Терес III и Керсоблепт. Власть македонян распространилась до горного хребта Гем. В долине Гебра Филипп основывает город, названный по его имени Филиппополем (совр. Пловдив).
Вслед за этим под начало Македонии были вынуждены, по-видимому, отдаться и западнопонтийские полисы Аполлония и Месембрия. На территории между Пестом и Понтом Филипп создал так называемую Фракийскую стратегию, которая управлялась наместником, назначаемым царем, и платила огромную подать. Македонский монарх вторгается дальше на север в страну гетов, которые покорились ему без сопротивления и заключили с ним союз; однако город Одессос царю, по-видимому, взять не удалось.
Раздробленностью раздираемой междоусобицами Фракии не замедлили воспользоваться скифы. Сумев преодолеть собственный политический кризис, в затяжную полосу которого они попали начиная с конца V в., они вновь консолидировались во второй четверти IV в. в единое мощное царство под главенством царя Атея, власть которого простиралась над большинством племен Северного Причерноморья. Расцвет этого царства во второй и третьей четвертях IV в. ярко прослеживается по многочисленным курганным "царским" захоронениям, как никогда - ни прежде, ни потом,- полным богатыми роскошными украшениями, парадным оружием и утварью, изготовленными из золота, серебра и бронзы.
Окончательно окрепнув, царские скифы начинают вновь, как и в V в., экспансию на юг, захватив сначала Дунайскую дельту, а затем, перейдя Истр, распространяют свое владычество на всю Добруджу. Прибрежные греческие полисы были вынуждены отдать себя под протекторат царя Атея, как то видно на примере Каллатиса, на монетном дворе которого он приказывает чеканить серебро по образцу тетрадрахм Филиппа с тем лишь различием, что на оборотной стороне место греческого всадника - победителя на Олимпийских играх - занимает бородатый конный стрелок - скиф. Атей совершал походы и в глубь страны; в одном из них он разбил воинственное племя трибаллов. Его власть временами распространялась и далее на юг: он угрожал Византию пойти на него войной, если тот будет вредить его доходам, т. е., очевидно, если не будет уплачивать ему дань.
В сложившейся ситуации притязания Македонского и Скифского царств должны были неизбежно прийти в столкновение. Поводом к военному конфликту послужили события войны Атея с некими истрианами, под которыми следует понимать, скорее всего, какое-то племя или союз племен, населявших земли вблизи устья Дуная. Теснимый этими истрианами, скифский царь, которому тогда было уже около 90 лет, обратился через жителей Аполлонии за помощью к Филиппу, обещав взамен завещать ему свое царство. Однако когда вследствие смерти царя истриан угроза поражения, нависшая над скифами, миновала, Атей отослал македонскую подмогу назад, приказав передать Филиппу, что он, как более сильный, не нуждается в помощи македонян, а кроме того, имея живого сына, не собирался сделать македонского царя своим наследником. Помимо этого, Атей отказался помочь деньгами и войском при осаде македонянами в 339 г. Византия и Перинфа, что вызвало гнев Филиппа.
Тогда Филипп летом того же года, сняв осаду с этих городов, со всем своим войском двинулся к Истру. В происшедшем между македонской и скифской армиями решительном сражении скифы были наголову разбиты, сам Атей погиб, а македоняне захватили огромную добычу: 2000 женщин и детей, столько же отборных лошадей и массу мелкого скота. Однако на обратном пути, проходя по внутренним областям Фракии, войско Филиппа было разбито грозными трибаллами. Македонский владыка, будучи тяжело ранен и потеряв в результате сражения вею захваченную у скифов добычу, вынужден был уйти из Фракии.
Виноградов http://www.kulichki.com/~gumilev/HEU/heu1209.htm
Необходимость столь тщательного цитирования вызвана упорным нежеланием норманизма знать столь важные вехи и процессы отечественной истории.
Википедия не смогла пройти мимо 90-летнего скифского царя.
Атей Atheas (род. около 429 г. до н.э. - погиб в 339 г. до н.э.) согласно греческим и римским источникам был самым могущественным царём Скифии. Он погиб в войне с македонским царём Филиппом II.
Атей входит в ряд таких известных царей (басилевсов, василевсов) Скифии как Ариант (середина VII века),Мадий (конец VII века), Гнур (6 век),Томирис, Антир (Идантирс - громил войска Персии в VI веке) и других Контролировал Придунайскую (Малую) Скифию. По значимости близок знаменитому приазовскому царю Левкону I.
Изучается вероятность влияния царства А. в Крыму, на города Никоний и Тира в низовьях Тираса (Днестра), на другие города и регионы вплоть до центра Европы, что имеет некоторые археологические подтверждения.
Македонский царь Филипп был почти на полвека моложе скифского царя, с которым вместе осуществлял натиск на Византий. А. около 340 г. испытывал и упорное сопротивление города и области Истрия у низовий Дуная. Через жителей соседнего милетского города Аполлония (Сизеболи) "попросил помощи у Филиппа, обещая за это усыновить его и сделать наследником Скифского царства".
Царь Истрии неожиданно умер. А. отпустил пришедших македонян и приказал передать Филиппу, "что он не просил у него помощи и не предлагал усыновления (этим путем, "усыновления", позже нередко наследовалось императорство в Риме: П.3.), ибо скифы не нуждаются в защите македонян, которых они превосходят храбростью, и ему не нужен наследник при жизни сына". Услышав это, Филипп направил к Атею послов с требованием (компенсации) части издержек на осаду (Византия: в интересах скифов: П.3.), чтобы он не был принужден оставить войну за неимением денег" (А., по словам Филиппа, не оплатил услуги македонского войска и не дал им содержания).
"Атей, выставляя на вид суровость климата и скудность земли, которая не только не обогащает скифов наследственными имениями, но едва дает нужное для пропитания, ответил, что у него нет таких сокровищ, которыми можно было бы удовлетворить столь богатого царя; что, по его мнению, постыднее
(46) Но не то теперь. Вы совсем не так относитесь и к подобным делам, и
вообще ко всему остальному, а как? Вы сами знаете; к чему во всем обвинять
одних вас? А приблизительно так же и ничуть не лучше вас относятся и все
остальные греки, почему я и говорю, что настоящее положение вещей требует и
большого внимания и доброго совета. Какого? Хотите, чтобы я сказал? А вы не
разгневаетесь?
(47) Далее, какое странное рассуждение высказывают те люди, которые
хотят успокаивать наше государство тем, что будто бы Филипп еще не так
силен, как некогда были лакедемоняне; что те главенствовали повсюду над
морем и сушей, царя имели своим союзником и перед ними никто не мог устоять;
но что все-таки и их отразило наше государство и само не было сокрушено. Но
я лично думаю, что если во всех отраслях, можно сказать, достигнуты большие
успехи и теперешнее положение совершенно непохоже на прежнее, ни одна
отрасль не сделала больших успехов и не развилась так сильно, как военное
дело. (48) Прежде всего, тогда лакедемоняне, как я слышу, да и все
остальные, в течение четырех или пяти месяцев, как раз в самую лучшую пору
года, вторгнутся, бывало, опустошат страну противников своими гоплитами, то
есть гражданским ополчением, и потом уходят обратно домой. Это был до такой
степени старинный или, лучше сказать, такой правомерный образ действий, что
даже не покупали ни у кого ничего за деньги, но это была какая-то честная и
открытая война. (49) Теперь же вы, конечно, видите, что большинство дел
погубили предатели и ничего не решается выступлениями на поле битвы или
правильными сражениями; наоборот, вы слышите, что Филипп проходит, куда ему
угодно, не с помощью войска гоплитов, но окружив себя легковооруженными -
конницей, стрелками, наемниками - вообще войсками такого рода. (50) Когда же
с этими войсками он нападет на людей, страдающих внутренними недугами, и
никто не выступит на защиту своей страны вследствие взаимного недоверия, вот
тогда он установит военные машины и начнет осаду. И я не говорю уж о том,
что ему совершенно безразлично, зима ли стоит в это время или лето, и он не
делает изъятия ни для какой поры года и ни в какую пору не приостанавливает
своих действий. (51) Все, конечно, должны знать и учитывать это
обстоятельство, и потому нельзя подпускать войну в свою землю, нельзя
оглядываться на простоту тогдашней войны с лакедемонянами, чтобы не ело*
мать шею, дав себя сбросить с коня; но надо оберегать себя мерами
предосторожности и военными приготовлениями, держа врага на возможно более
далеком расстоянии от себя, следя за тем, чтобы он не двинулся из своей
страны, а не ждать того, когда придется вступить с ним в борьбу, схватившись
уже грудь с грудью. (52) Правда, с военной точки зрения у нас есть много
естественных преимуществ, но, конечно, граждане афинские, при том лишь
условии, если у нас будет желание делать то, что нужно, - именно, природные
свойства его страны, которую можно свободно грабить и разорять во многих
местах, да и еще тысячи других преимуществ; зато к борьбе он подготовлен
лучше нас.
(53) Однако нужно не только понимать это и не только военными
действиями оборонять себя от него, но надо также сознанием и всем
помышлением возненавидеть ораторов, выступающих за него перед вами, имея в
виду, что невозможно одолеть внешних врагов государства, пока не покараете
пособников их внутри самого государства. (54) А этого, клянусь Зевсом и
всеми другими богами, вы не в силах будете сделать, да и не хотите, но вы
дошли до такой глупости или безумия, или чего-то такого, чего я не умею даже
назвать (часто на мысль мне приходило даже опасение, не божество ли
какое-нибудь преследует дела нашего государства), что ради ли перебранки,
или из зависти, или ради потехи, или безразлично по какому случайному
поводу, - вы велите говорить людям продажным (из которых иные и отрицать не
стали бы, что они действительно таковы), и вы смеетесь, когда они
кого-нибудь осыпят бранью. (55) И еще не в этом весь ужас, хотя и это само
по себе ужасно. Но этим людям вы предоставили возможность даже с большей
безопасностью заниматься политическими делами, чем ораторам, защищающим нас
самих. Однако посмотрите, сколько гибельных последствий готовит вам это
желание слушать подобных людей. Я расскажу вам дела, которые всем вам будут
знакомыми.
[Перечисление фактов измены в пользу Филиппа в Олинфе, Эретрии, Орее.]
(63) "В чем же причина, - может быть, возникает у вас недоумение, -
почему и олинфяне, и эретрийцы, и орейцы охотнее слушали ораторов,
говоривших в пользу Филиппа, чем тех, которые говорили в пользу их же
самих?" - Да в том же самом, в чем и у вас: ведь люди, которые руководятся в
своих речах наилучшими побуждениями, иногда даже при желании не могут
сказать вам ничего приятного, потому что всю заботу им приходится обращать
на спасение государства; наоборот, эти люди уже самым своим угодничеством
действуют на руку Филиппу. (64) Те предлагали делать взносы, а эти говорили,
что в этом нет никакой надобности; те - что надо воевать и относиться с
недоверием, а эти - что надо соблюдать мир, - и так до тех пор, пока не
оказались в плену. Да и во всем остальном, мне думается, дело шло таким же
образом, - не стану уж рассказывать всего шаг за шагом. Одни говорили так,
чтобы угождать, и старались не доставлять никакой неприятности, другие
говорили то, что должно бы принести спасение, но этим навлекали на себя
вражду. А многое, особенно под конец, народ допускал и не так, ради
удовольствия, и не по неведению, а покоряясь необходимости, когда видел, что
в целом уже все потеряно. (65) Вот этого самого, клянусь Зевсом и Аполлоном,
я и боюсь, - не случилось бы и с вами, когда при тщательном подсчете всего
вы придете к сознанию, что вам ничего уже нельзя поделать. И когда я вижу.
людей, вовлекающих вас в это, я не робею, а чувствую стыд, так как
сознательно или бессознательно они вовлекают государство в тяжелое
положение. Тогда пусть никогда, граждане афинские, наше государство не
дойдет до этого: умереть в десять тысяч раз лучше, чем сделать что-нибудь из
лести перед Филиппом и покинуть кого-либо из ораторов, имевших в виду вашу
пользу.
[Олинфийцы, эретрийцы и орейцы жестоко поплатились за доверие к друзьям
Филиппа, но им раскаиваться уже поздно.]
(70) Вот так же и с нами, граждане афинские, пока мы, еще целы и
владеем величайшим государством, богатейшими средствами, прекраснейшей
славой; может быть, иной человек, сидя здесь, уже хотел бы спросить: "Что
нам делать?" Я, клянусь. Зевсом, расскажу об этом и даже внесу письменное
предложение, так что, если вам будет угодно, вы утвердите его своим
голосованием. Прежде всего надо самим обороняться и готовиться, - я имею в
виду подготовку триер, денег и воинов. Ведь если даже все остальные
согласятся быть рабами, нам во всяком случае нужно бороться за свободу. (71)
Так вот, сначала подготовим все это у себя и притом постараемся сделать так,
чтобы все это видели, и тогда обратимся с призывом ко всем остальным; будем
для разъяснения дела отправлять послов во все стороны, как-то: в Пелопоннес,
на Родос, на Хиос, к царю {К персидскому царю.} (ведь и его расчетам не
противоречит эта задача - не дать Филиппу покорить все своей власти) - это
затем, чтобы, если вам удастся убедить их, они в случае надобности были у
вас соучастниками и в опасностях и в расходах, а если это не удастся, то
чтобы хоть выиграть время для действий. (73) Однако если я предлагаю вам
обратиться с призывом к другим, то это отнюдь не значит, чтобы мы сами могли
отказываться, от принятия всех необходимых мер для собственной обороны. В
самом деле, было бы нелепо, отступаясь от защиты своих собственных владений,
заявлять, будто заботимся о чужом, и, пренебрегая настоящим, пугать
остальных страхом за будущее. Нет, я и не предлагаю этого, но зато я
настаиваю на том, что воинам в Херсонесе надо посылать деньги и исполнять
все другое, чего они просят, надо самим нам готовиться и делать первыми то,
что следует, а тогда уж и остальных греков созывать и собирать, осведомлять
и убеждать. Это является обязанностью государства, обладающего таким
значением, как ваше.
(74) Если же вы рассчитываете, что Грецию спасут или халкидяне {Жители
полуострова Халкидики на северо-востоке Греции.} или мегарцы {Жители города
Мегар в Мегариде, с востока примыкавшей к Аттике.}, вам же самим удастся
убежать от этих хлопот, то вы неправильно так думаете: довольно будет, если
сами они останутся целы - каждый в отдельности. Нет, именно вам надлежит это
сделать, так как вам эту почетную задачу стяжали и оставили в наследство
ваши предки ценой многих великих опасностей. (75) Если же каждый будет
изыскивать средства к исполнению своего желания, но в то же время будет
сидеть сложа руки и думать только о том, чтобы самому не делать ничего,
тогда, во-первых, он никогда не найдет для этого дела исполнителей, так как,
если бы таковые были, они уже давно бы нашлись, поскольку сами вы ничего не
хотите делать, но их нигде нет; во-вторых, я боюсь, как бы со временем уже
необходимость не заставила нас делать сразу все то, что мы сейчас не хотим.
(76) Итак, вот каково мое мнение: об этом я вношу и письменное
предложение. И я думаю, что еще и сейчас наши дела могут поправиться, если
они будут проводиться в жизнь. Впрочем, если кто-нибудь другой может
предложить что-нибудь лучшее, чем мое, пусть он говорит и подает свой совет.
Но ваше решение, какое вы примете, пусть послужит - да помогут все боги! -
нам на пользу.
Http://lib.ru/POEEAST/DEMOSFEN/demosfen1_1.txt
Обличая Филиппа, Демосфен вольно или невольно оказывался и сторонником дипломатии Скифии, связанного с ней Боспорского царства. Но об этом мы уже подробно говорили.
Книга Анатолия Ароновича Штамброка « I. НА ПУТИ В АТЕЕВО ЦАРСТВО.
В 455-445гг. до н.э., когда Геродот совершал своё путешествие по греческим колониям Северного Причерноморья, и побывал в Ольвии, скифский ещё не существовал, но невдалеке от Ольвии уже были скифские поселения. Геродот собирал сведения о жизни скифов у ольвийцев и у самих скифов, но он нигде не упоминал об этих поселениях.
В последние годы археологи нашли следы многих скифских поселений в разных местах. Возникали они поблизости от города металлургов и вдали от него, большие и малые. Сотни таких поселений скифов в разные времена размещались в лесостепной полосе от середины Приднепровья до верховий Дона. Среди них были и старые поселения, возникшие задолго до основания города металлургов. , подробно описывал этот край, знал округу Геррос с царскими гробницами , знал лесной край Гилею и рассказывал, где расселились скифские племена и их соседи, но он ничего не говорил ни о больших, ни о малых поселениях, ни о близких, ни о дальних.
Скифские поселения строились обычно на возвышенностях, по берегам рек — «Истр с пятью устьями, Тирас, Гипанис, Борисфен (Днепр), Пантикап, Гипакирис, Герр и Танаис (Дон).»
(Геродот, кн. IV, 47). , возле больших оврагов и укреплялись рвами и валами. 
При раскопках археологи обнаружили обломки скифской посуды и кости домашних животных, каменные зернотерки для размола зерна, лемеха и серпы, значит, в поселении жили скифские земледельцы.
Скифских земледельцев Геродот знал, и хорошо различал племена скифов кочевников и скифов пахарей
, живущих на Днепре, он называл «борисфенитами», то есть «днепровцами», но говорил обо всех, что скифы не живут оседло, а перекочевывают с места на место.
Слова Геродота разошлись с тем, что обнаружили археологи, хотя все другие его свидетельства всё чаще подтверждались археологическими раскопками и совпадали даже в мелочах. В чём тут дело – оставалось неясным, возможно, Геродот умалчивал о скифских поселениях, потому что оседлая жизнь была для него слишком обычной. А может, были какие-то другие причины? Ответ на эти вопросы учёные стали искать у самого Геродота.
Геродот записал слышанные им .
Одно ему рассказали ольвийские греки, а другое – скифы.
То, что рассказывали греки, тоже было скифским преданием, но греки пересказывали его на свой лад. Они переделали имя скифского прародителя Таргитая (греч. Ταργιταος) в героя греческих легенд Геракла.
Вот этот скифский Геракл (Таргитай) пас быков возле Геракловых столбов, как называли греки нынешний Гибралтар. Оттуда на колеснице, запряженной конями, он погнал быков на восток и домчался до скифской земли, в то время никем не заселённой.
На скифской земле было холодно даже для полубога, Геракл завернулся в львиную шкуру и так заснул, а когда проснулся, увидел – его кони с колесницей исчезли.
Курган Большая Цимбалка- налобник коня нащёчники — 4 век до н.э. Змееногая богиня Апи
Огорчённый Геракл пустился на поиски, обошёл всю страну и очутился в краю Гилеи. Там, – как рассказывали Геродоту ольвийцы, – он нашёл пещеру и в ней встретил странное существо – .
Изумленный Геракл сдержался от всяких восклицаний и спросил: не видела ли она сбежавших коней? Змееногая женщина ответила, что кони у неё, но возвратит она их лишь после того, как Геракл станет её мужем.
Геракл согласился, ему не хотелось отправляться в путь пешком на другой край света. Змееногая богиня не торопилась возвращать коней, ей хотелось подольше удержать Геракла.
Так продолжалось до тех пор, пока у неё не народилось трое детей. Тогда она привела Гераклу лошадей с такими словами: я сберегла твоих коней, а ты наградил меня тремя сыновьями! Скажи, что мне с ними делать, когда они вырастут? Отослать тебе или оставить в моих владениях? Геракл рассудил, как нужно поступить. Он снял пояс с золотой чашей на пряжке и показал, как он опоясывается. Потом достал лук со стрелами и показал, как он натягивает тетиву. После этого он отдал лук и пояс змееногой супруге, сказав ей: «Когда сыновья возмужают, дай им эти вещи и посмотри, как они поступят. Тот, кто наденет пояс так, как я, и натянет тетиву так, как я, пусть останется здесь, а того, кто не сумеет – отошли отсюда» .
Подросли сыновья, и змееногая богиня выполнила наказ Геракла. Двое из сыновей не сумели опоясаться и натянуть тетиву, как это делал Геракл, и она изгнала их из страны. А третий, младший сын змееногой богини Апи, по имени Скиф сумел натянут лук отца. Он остался царствовать в Скифии, и от него пошли цари славного скифского племени. «С тех пор, – говорили ольвийцы, – скифы носят на поясе чашу, памятуя о Геракле.»
Другое сказание
, рассказанное Геродоту скифами
, складывалось иначе: первым человеком на скифской земле был Таргитай.
Отцом его скифы называли самого могущественного бога – Зевса
, рождённого на острове Крит, но, записав слова скифов, Геродот тут же добавлял: «в это я не верю»
Во времена Геродота в воззрениях всех народов перемешивались мифы и жизнь. Верил в чудеса и Геродот, однако когда скифы повели свое происхождение от самого Зевса – это показалось ему слишком высокомерным. А то, что рассказывали скифы дальше, уже не вызывало особых сомнений.
«У Таргитая,
– рассказывали дальше скифы, – было три сына -Липоксай (Λιποξαις), Арпоксай (Αρποξαις), Колоксай (Κολαξαις) .
Когда они подросли, с неба упали золотые плуг и ярмо, секира и чаша.
Первым увидел чудо старший сын —Липоксай
.
Но когда Липоксай
подошёл к золотым вещам, они загорелись со страшной силой, и он отпрянул назад. Тогда подошёл его средний брат Арпоксай
и опять золото загорелось. А когда подошёл младший брат Колоксай
, золото потухло, и он смог взять золотые вещи.
После того старшие братья потолковали между собой и решили уступить меньшому брату самое обширное царство, где хранилось священное золото. Так рассказывают скифы о себе, – заключил свою запись Геродот».
В том и другом сказании говорится о золотой чаше.
Чаша у всех скифов была священным сосудом, ритон — сосуд напоминающий рог быка использовался во многих скифских ритуалах. Археологи нередко находили металлические или глиняные чаши, секиры — двусторонние топоры (лабрисы) в скифских погребениях. Священные предметы, о которых говорится в греческой и скифской легендах разные. В греческой легенде говорится о поясе и луке Геракла, который не всякий может натянуть, а в скифской – о золотом ярме и плуге, секире и чаш
е.
М.И. Артамонов, занимавшийся исследованием жизни скифов, усмотрел в двух версиях легенды о происхождении скифов мифологическую традицию разных народов. И в греческом и в скифском сказании говорится об оружии — о луке Геракла, и о золотой секире — прославляется воинская доблесть, и это сказание могло возникнуть в среде кочевых скифов воинов. В другом сказании говорится о земледельческих орудиях — ярме и плуге, посланных небом, оно могло сложиться в среде скифов пахарей.
О том, как жили скифы земледельцы у Геродота ничего не говорится, но у него есть рассказ о странном обычае скифов награждать землей на один год
провинившихся хранителей золота, и Артамонов занялся его истолкованием.
Рассказ об этом скифском обычае у Геродота скуп. Опустив все подробности, он записал то, что слышал, а рассказывали скифы так: золото, упавшее с неба, почитали у скифов священным.
Цари позаботились, чтоб священное золото хорошо оберегалось и внушало благоговение. Эту святыню чтут настолько ревностно, что раз в год устраивают празднества с обильными жертвоприношениями.
И во время этих празднеств случается необычное, и скифы обратили это необычное в свой обычай. Они рассказывали, что священное золото оберегает особый хранитель и если он заснёт во время празднеств, то, по их поверьям, не проживет больше года. Поэтому заснувшему хранителю золотых сокровищ давали столько земли, сколько он может объехать за день. Вот и всё, что записал Геродот.
Почему хранитель засыпал во время празднества? Почему его награждали землей за потерю бдительности? Почему после этого он жил не больше года? Тут все неясно. А у Геродота на этот счёт нет никаких пояснений. Раскрыть смысл рассказа можно лишь в сравнении скифских обычаев с обычаями других народов, именно, этим путём и пошёл Артамонов.
У Льва Николаевича Толстого есть рассказ «Много ли человеку земли надо» . Там башкиры дарят человеку землю с тем же условием: сколько он обежит земли за один день, столько и получит. Алчность гонит человека, он бежит, выбиваясь из сил, стараясь как можно больше захватить земли, и на исходе дня, совершенно обессилев, падает замертво.
Может, скифы придумали такой хитрый дар заснувшему хранителю, рассчитывая, что алчность его погубит? Но почему тогда хранитель золотых сокровищ умирал не в тот же день, а через год? Опять неясно.
Артамонов пошёл дальше, он сопоставил скифские празднества с обычаями древних германцев, засвидетельствованными римским писателем Тацитом.
Германские племена раз в год собирались перераспределять землю.
Одни получали по своим заслугам больше, другие меньше, одним землю девали получше, другим похуже, а если возникали споры – решали жребием. И так каждый год проходил передел земли, и земледельцы ежегодно перекочевывали с места на место.
Похоже, что такой же порядок распределения земли был и у скифов.
Пахари ежегодно собирались перераспределять землю, этот передел земли сопровождался земледельческим праздником и жертвоприношениями.
То, что у скифов существовал культ плодородия земли
, подтверждается археологическими раскопками. Археологи нередко находили следы костров с остатками сожженных колосьев. Тем не менее, вопрос, почему хранитель небесных даров засыпал во время празднеств и награждался землей, всё же остается тёмным.
Прояснить эти обстоятельства могут другие обычаи, распространённые у многих первобытных народов. Многие племена переносили культ плодородия земли на избранного ими человека.
Избранник становился царём-жрецом, олицетворяющим жизнь природы. Ему дарили всё, что он пожелает, ему давали земли, сколько он захочет, но царствовал он всего один год.
Когда земля истощала свои силы, и отмирали её плоды – должен был умереть и царь-жрец. Его умерщвляли перед новым земледельческим годом – началом цветения земли.
Похоже на то, что скифы-пахари переносили культ плодородия земли на хранителя священных даров.
Он, вероятно, и засыпал, как это требовалось по обряду, во время земледельческих празднеств, и ему давали земли сколько он захочет на время ежегодного перераспределения земли как царю-жрецу.
Осенью, когда земля истощала свои силы и отцветала, должен был умереть и царь-жрец, возможно, в это время совершалось ритуальное убийство.
Теперь нашёлся ответ, почему Геродот не отделял особенности образа жизни скифов пахарей от жизни скифов кочевников. У скифов-земледельцев не было постоянных наделов земли.
Раз в год всё скифское племя съезжалось на земледельческий праздник, и там перераспределялась плодородная земля.
Распределял земли вождь племени или царь Скифии.
Он, конечно, брал себе лучший и больший надел земли, потом получали землю старшины, и они тоже не оставались в обиде, а потом и все остальные скифы. Распределение земли сопровождалось религиозным обрядом, и во время него обширный надел получал на год жрец – хранитель священного золота.
Наделы земли находились то тут, то там, и скифы-пахари вели полукочевую жизнь.
На зиму они заготовляли корм для скота и возвращались в селения, а весной уходили со стадами на луга. Постоянно в скифских селениях жили только ремесленники.
На рубеже V и IV веков до нашей эры
жизнь скифов переменилась, их судьба стала зависеть не столько от племенных вождей, сколько от скифского царя Атея.
О переменах жизненного уклада скифов свидетельствовало скифское искусство.
Б.Н. Греков обратил внимание на то, что в пору царствования Атея появляется много скифских бляшек с изображениями героя греческих мифов Геракла, убивающего немейского льва
. Золотые бляшки были изготовлены греческими мастерами, для украшения скифских уборов и встречались в скифских гробницах. Не было ли изображение Геракла на золотых бляшках скифов отзвуком легенды о происхождении скифских царей от Геракла и змееногой богини Апи?
Если бы бляшки с изображением обнаженного Геракла, борющегося со львом, выполнялись только греческими мастерами, то ответить на это было нельзя ни «да» ни «нет». Оказалось, в то же время, и скифские мастера изображали борющегося со львом Геракла.
На рубеже V и IV веков до нашей эры появляются скифские бляшки с изображением не только зверей, но и человеческих фигур. Скифские мастера выполняли человеческие фигуры не так, как было принято изображать богов и героев в греческом искусстве. Греческие мастера любили изображать обнаженное тело, а на скифских бляшках люди всегда были в одежде
. В греческом искусстве неизменно соблюдалась соразмерность, а скифские мастера соразмерность иногда нарушали, любили узорчатость, мелкие детали и часто изображали людей схематически.
В узорчато-схематизированном виде выполнена зернью золотая бляшка с изображением скифа в кафтане, борющегося со львом. Она хранится теперь в Историческом музее в Москве, бляшка повреждена, у неё отбита часть, где изображен лев, от него остались только лапы.
На золотых бляшках греческих и скифских мастеров – одна и та же сцена борьбы героя со львом, хотя изображается она не одинаково. Греческие мастера, превратив Таргитая в Геракла, придали ему черты героя греческого мифа, изображали его обнаженным, а скифские мастера перевели мотив греческого мифа на язык скифской легенды, ставшей общей для воинов и земледельцев. Таргитай, превращённый греками в Геракла, в изобразительном искусстве скифов снова перевоплощался в Таргитая на скифской бляшке.
Что же заставило греческих и скифских мастеров вспомнить старую скифскую легенду о прародителе скифов? Во времена царствования Атея появились важные причины обожествления царской власти, необходимо было соединить родословную царя Атея с богами, и скифские легенды обрели нужный царю Атею смысл.
В скифском и греческом варианте сказания о происхождении скифов царем становится один из трёх братьев – самый младший, и в его владениях остается обширная страна — Скифия. Задумав стать властителем всей Скифии, Атей подчинил себе правителей и объединил скифские племена от Приднепровья до Азовского моря.
Ему было нужно узаконить захваченную власть с помощью древних сказаний о священных обычаях скифов не разделять земли, а передавать все владения в одни руки. Изображения Таргитая, скифского Геракла, должны были напоминать о могущественной власти Атея, завещанной легендарным героем, прародителем скифов.
Род скифских царей в легендах ведёт своё начало от змееногой богини скифов и героя Геракла. В царе Скифии хранится божественная сила, он герой, победитель и повелитель, и скифские мастера изобразительного искусства прославляют силу и героизм повелителя.
В царствование Атея появляются бляшки, изображающие скифа со скипетром,
таким образом, царская власть утверждается и возвеличивается. Изображаются сцены походной жизни, как на вазе из кургана Куль-Оба, или бой всадника в панцире на вздыбленном коне, как в золотом гребне из кургана Солоха.
В героических образах прославляется доблесть воинов и могущество скифского царства.
Всё это нужно царю Атею
и тем, кто ему служит, воинской старшине, ставшей опорой царской власти. Воинские старшины получают больше, чем все простые воины, дани от своих данников – земледельцев, скотоводов, ремесленников.
Г реки называли имя скифского царя: «ATAIAZ» — Атаяс, коверкая скифское слово «Отец» , так как в греческом нет шипящих звуков и звука «Ц». Царь Атей возводит мощные укрепления в , ремесленники со всей Скифии стекаются сюда. У скифских ремесленников прибавилось много дел, они снабжают скифских воинов оружием и походным снаряжением.
В цитадели скифского города металлургов останавливается царь Атей со своими приближенными, военной дружиной и стражей. Город в низовьях Днепра становится столицей Атеева царства . Отсюда царь Атей совершает походы в степь и возвращается держать совет с военачальниками, сюда приезжают вожди племён и купцы, отсюда спешат во все концы Скифии посланники царя Атея.
В 339 году до нашего летосчисления царь Атей
собрал войско в большой поход. Ему уже тогда было девяносто лет, но замысел расширить и укрепить свое царство не покидал его, и он повёл своё войско на запад и переправился через Дунай.
Поход войска Атея остановил македонский царь Филипп, отец Александра Великого
. Сильное войско царя Филиппа в сражении разбило скифов, и Атей был убит во время боя.
С 340 года до нашей эры государство скифов в нижнем Приднепровье распадается, город металлургов у Каменного затона клонится к упадку, и хотя жизнь продолжает ещё под стенами цитадели, но уже утрачена былая сила, слава и величие столицы Атеева царства.
Город ремесленников жил тревожно, в степях Приднепровья появились кочевые племена сарматов, которые подходили всё ближе и ближе к городу и жизнь его внезапно оборвалась.
Войны с Феодосией приходятся уже на начало долгого правления Атея - величайшего среди правителей Второго Скифского царства. С его именем связан и пик величия причерноморских скифов, и начало их краха. Атей родился около 430 г. до н. э. Таким образом, он мог быть сыном одного из трёх сыновей Ариапифа - Октамасада, Орика или даже Скила. Но точных данных о происхождении Атея у нас нет. Точно так же неизвестно, когда именно он вступил на престол. Обычно учёные предполагают, что произошло это около 400 г. до н. э. Действительно, именно около этого времени в Скифии начинаются глубокие преобразования, связываемые с именем Атея. В конце V в. до н. э. основана его вероятная столица - Каменское городище в днепровском Запорожье. Расположение этого древнейшего скифского города в землях скифов-номадов подсказывает, что Атей далеко не обязательно происходил из правящего рода именно царских скифов.
Атея можно было тоже назвать грекофилом. Однако в отличие от Скила это выражалось не в низкопоклонстве перед чужеземным, а в стремлении взять у эллинов всё необходимое для государственного строительства. Атей стремился насадить в Скифии осёдлую, в том числе городскую, жизнь, наладить торговлю и денежное обращение, укрепить царскую власть. Контакты с греческими городами были для него в этом деле бесценны. Но приходил он к эллинам не как смиренный ученик, а только как требующий покорности завоеватель или равный в величии союзник. При этом - самое главное - он оставался скифом, преданным своей культуре и обычаям своего народа. Показательна такая история, сообщаемая Плутархом: «Взявши в плен знаменитого флейтиста Исмения, он велел ему сыграть на флейте; но когда все пришли в восторг, то сказал: „Клянусь, ржание коня для меня приятнее!“»
Атей избрал в качестве образцов другие полуварварские царства, строившиеся в его время на северных окраинах эллинского мира, - Боспор и Македонию. С ними он старался поддерживать союзнические связи. В итоге Атею почти удалось создать из Скифского царства уже отнюдь не первобытную державу, состязавшуюся с сильнейшими государствами эпохи.
Прежде всего Атей объединил под своей властью всю Скифию. Он ликвидировал «триумвират» потомков Колаксая, правивший Степью доселе, и стал единоличным царём всех скифов. Едва ли это произошло мирно. Мощные укрепления воздвигнутого в сердце Скифии Каменского говорят сами за себя. Однако в итоге Атей одержал первую свою победу. Его владения простёрлись от Дуная до границ Боспорского государства.
На всём этом огромном пространстве в его правление разворачивается глубокая перестройка жизненного уклада - известная нам в основном благодаря археологическим раскопкам. Прежде всего кочевники в массовом порядке переходят к осёдлости. Впервые этот процесс затрагивает и чистокровных скифов причерноморских степей. Старейшим и самым крупным (12 км?) их постоянным поселением являлось уже упомянутое Каменское городище, выстроенное над впадением в Днепр его левого притока Конки. Защищённое самой природой укрепление с напольной стороны прикрывал земляной вал со рвом. На юго-западе городища явно по образцу греческих акрополей возвышенная площадка примерно в 30 гектар служила цитаделью. Её защищал ещё один вал с кирпичной стеной на нём. Наконец, третья и самая мощная линия укреплений - каменная стена - ограждала срединную часть акрополя.
На акрополе постоянно жила скифская знать - во главе, надо думать, с самим царём Атеем. Остальное городище застроено разнообразными деревянными домами и землянками - местами обитания живших большими семьями простых «горожан». Это были обслуживавшие аристократов ремесленники-металлурги. Каменское являлось важнейшим центром кузнечного и литейного дела в Скифии. Продукция местных мастеров широко расходилась по окрестным землям. Её покупали как степняки, так и эллины из Ольвии, Борисфена, Пантикапея и Фанагории.
В IV в. до н. э. намного южнее Каменского, в самых низовьях Днепра, строится ещё одно городище - Белозерское. Оно прикрывало становившийся важнейшей торговой артерией днепровский путь с юга, служа посредником между Каменским и Ольвией.
У устья Днестра, над Днестровским лиманом в эти же десятилетия строится третье степное городище, Надлиманское. Оно возводилось в целом по образцу Каменского, хотя гораздо меньше его (6600 м?). Подобно Каменскому, Надлиманское защищено обрывистым берегом лимана, а с поля - валом и рвом. Но в отличие от Каменского, здесь велось более разнообразное строительство. Здесь нет землянок, а наземные дома либо каменные, либо кирпичные, иногда с черепичной крышей. Исключение представляли только шесть жилищ, выстроенных по образцу кочевнических юрт, хотя в двух случаях с каменной обкладкой.
Также в отличие от Каменского Надлиманское являлось центром торговли не ремесленными изделиями, а хлебом. Здесь располагались многочисленные зернохранилища и большой рынок, на котором горожане и окрестные земледельцы продавали грекам продукты своего труда. Взамен они получали различные греческие товары. Характерно, что 80 % всей керамики Надлиманского - греческие амфоры, в которых привозили вино и масло.
И вокруг Надлиманского, и по Нижнему Днепру между Каменским и Белозерским возникают в IV в. до н. э. многочисленные поселения осевших на землю скифов. При этом далеко не всегда это сопровождалось переходом к земледелию. На Нижнем Днестре хлеб сеяли почти исключительно на продажу. В Поднепровье оседлые скифы продолжали заниматься в основном скотоводством. Настоящей житницей степной Скифии были земли степного Крыма, где в правление Атея резко возрастает число земледельческих поселений. Здешние жители, продававшие хлеб на Боспор и перемешивавшиеся с греками, больше всего приспособились к их образу жизни. Здесь нет «городов», но даже в сёлах глинобитные дома строились на каменных цоколях и имели вымощенные камнем или черепками дворы.
Четвёртым (и вторым по значимости) «городом» Скифии времён Атея являлось главное поселение Нижнедонской группы скифов - Елизаветовское городище. Подчинив местные полуосёдлые племена своей власти, Атей превратил Елизаветовское в оплот на востоке Скифии, как Надлиманское являлось оплотом на западе, а Белозерское - на юге.
Елизаветовское, крупнейшее (55 гектар) среди открытых сёл Нижнего Дона, превратилось в «город» в середине IV в. до н. э., когда его защитили двумя линиями укреплений. Первая состояла из широкого рва, вала и защитной стены из плетня, деревянных столбов и земли. Единственный въезд прикрывался двумя полутораметровыми насыпями. На севере поселения образовался акрополь, отгороженный двумя валами с рвом между ними. Через несколько десятков лет после строительства укрепления были основательно перестроены, а городище расширено. Внешний ров стал уже, но прикрывался теперь двумя невысокими валами с обеих сторон и каменными стенами, а внутренняя сторона рва получила каменную же облицовку. Внутренний ров тоже сузили, но непосредственно за ним возвели мощную каменную стену, за которой находился внутренний вал. На валу с внешней стороны этого рва выстроили плетёную ограду. Жилым был только акрополь Елизаветовского, где найдено около 20, подчас довольно больших, домов-землянок. На остальной территории построек не было. На акрополе жила и местная скифо-меотская знать, по богатству мало уступавшая каменской, и обслуживавшие её ремесленники. Помимо металлургии жители «города» и окрестностей занимались земледелием, скотоводством, рыболовством и охотой. Подобно другим скифским «горожанам», активно торговали они с греками, и именно эта торговля приносила «городу» основной доход. Здесь, как и в Надлиманском, греческая керамика решительно преобладает над местной лепниной.
Могучие укрепления Елизаветовского возводятся неслучайно. Несмотря на союз с Боспором, восточная граница Скифии во времена Атея вновь стала небезопасной. Савроматы испытывают всё большее давление с востока, где в их ряды вливаются, перенаселяя Волжско-Уральские степи, отдельные племена исседонов и массагетов. Смешение их уже в V в. до н. э. зашло довольно далеко. Неслучайно наряду с древним названием «савроматы» в это время появляется новое, несколько иное по смыслу - «сирматы», «сарматы». Так первоначально именовались именно те группы кочевников, которые, не найдя себе места между Доном и Уралом, двигались дальше на запад. В середине IV в. до н. э. сарматы впервые массой переходят Дон и начинают закрепляться в северном Приазовье. Атей, занятый в ту пору на западе, предпочёл не начинать большой войны, однако укрепил восточные рубежи царства. Отношения между давними союзниками начали охладевать.
Преобразования Атея - сознательно или нет - привели к глубоким изменениям в общественном устройстве скифов. Между высшей знатью паралатов и массами простых общинников разверзается настоящая бездна. Богатые становятся намного богаче, бедные заметно беднее. Значительный рост населения степи углубил разрыв между разными слоями общества, личное богатство и успех стали значить больше, чем происхождение. В то же время правящая знать пользовалась всеми выгодами процветания страны. Коснулось это не только степной Скифии, но и лесостепи Поднепровья. Тамошние царьки соперничали в роскоши со степными сородичами - при таком же обеднении народа.
Сосуд с изображением сцен из жизни скифов. Курган Куль-Оба
Именно к IV–III вв. до н. э. относятся великолепные, потрясающие своими размерами, богатством и внутренним устройством захоронения знати - «царские курганы» Скифии. Большая их часть сосредоточена в той самой области степного Поднепровья, где «ксаев» начали хоронить ещё при Геродоте. Здесь их около 25 (не считая более ранних). Ещё один обнаружен далеко на востоке, в Приазовье. Ещё дальше, в окрестностях Елизаветовского на Нижнем Дону, богатством выделяются курганы из группы «Пять братьев», господствующие над громадным могильником простых скифов. Наконец, немало богатейших скифских захоронений на Керченском полуострове. Их оставили знатные воины, подолгу жившие и служившие на Боспоре, по богатству соперничавшие с первыми родами Скифии. Особенно богат и монументален из здешних курган Куль-Оба. Наконец, пышные гробницы, испытавшие влияние греческих, сопровождавшиеся захоронениями человеческих заупокойных жертв и десятков коней, по-прежнему возводят в Прикубанье. По меньшей мере какая-то часть всех этих величественных сооружений, вне сомнения, действительно принадлежала скифским царям. Хотя мы не можем сказать с уверенностью, где именно покоятся Атей и его наследники.
«Царские курганы» выделялись поистине исполинскими размерами. Самые значительные из них - Александропольский, Чертомлык, Огуз, Большая Цимбалка, Козел, - высотой от 14 до 21 метра. В диаметре самый большой курган достигает 350 метров. Сооружение громадных насыпей занимало долгое время. Иногда, как и раньше, гробницу просто обносили кольцом-кромлехом из крупных камней. Но чаще основание кургана выкладывали мощными плитами, которые служили опорой конструкции. Курганы тщательно складывались в несколько приёмов из плиток дёрна или вальков. А курган Толстая Могила выстроен из специально свезённой пойменной земли с лежащей в 5 км реки Соловец. Даже в этих случаях вокруг кургана всё равно делали глубокий ров, через который оставляли один-два проезда.
Курган Толстая Могила
Под курганами современные археологи обнаруживают удивительные по сложности и размерам катакомбы. В глубину они достигают 14 м. С помощью простейших инструментов скифы-землекопы создавали подчас поистине монументальные погребальные сооружения. Иногда входная яма катакомбы просто соединялась с единственной погребальной камерой длинным коридором. Но в наиболее богатых курганах камер было несколько. Другие, помимо главного захоронения, могли служить для упокоения умирающих над гробом слуг, в качестве кладовых или просто приманок для грабителей. О последних думали особо, устраивая в некоторых курганах тайники для наиболее ценных предметов. Иногда от входа вело несколько коридоров, каждый в особую погребальную камеру, а иногда камеры располагались по углам входной ямы. Доступ к местам упокоения нередко загромождался разобранными погребальными возами, причём сам вход в камеру закрывали колёса.
Строители 20-метрового кургана Огуз, готовя место для «царя», не стали рыть обычных катакомб, а взяли за образец каменные склепы Боспора. В глубокой, более 6 метров, погребальной яме они установили сооружение из обтесанных каменных плит. С трёх сторон ямы вырыли погребальные камеры для убитых слуг. После захоронения за стены склепа плотно навалили камни, полностью забив оставшееся пространство ямы. Таким образом, неведомые мастера соединили сразу три известных им способа погребения - ямное, катакомбное и в каменной гробнице. Каменный склеп со специальным входом и полом из плит найден и в самом богатом кургане группы «Пять братьев». Устроен он был в небольшом углублении перед строительством кургана. Здесь стены склепа поддерживались не камнями, а мощными брёвнами. Крышей склепу служил уложенный после погребения настил из дубовых бревен, устланный затем камышом.
Если для северной степи такие погребальные сооружения были редкостью и знаком особенного внимания, то для скифской знати Крыма они были более обычны. Здесь каменные «ящики» и даже склепы встречаются и в рядовых захоронениях, а для наиболее знатных людей греческими мастерами возводились сложные и величественные погребальные строения. Таковы склепы с уступчатыми сводами из камня, известные в кургане Куль-Оба и ещё нескольких скифских усыпальницах Крыма. Они не уступают по размерам и тщательности строительства аналогичным погребениям боспорских богачей. Похожие сооружения, но из дерева, либо камня и дерева, мы находим в курганах скифской знати Прикубанья на противоположной стороне Боспора.
Скифский всадник. Курган Куль-Оба
Самих «царей», как правило, по-прежнему хоронили на подстилках или настилах. Но самые богатые курганы - Чертомлык, Огуз, Толстая Могила, Мелитопольский, - содержат деревянные саркофаги на ножках или колесиках, подобные использовавшимся у греков и знатных скифов Крыма. Для последних эти опять же редкие на севере изделия стали обычны ещё в минувшем веке.
Не менее, чем размеры и сложность конструкции, потрясает воображение богатство «царских» могил - причём, судя по предосторожностям против грабителей, потрясало (и манило) ещё в древности. Прежде всего богатейшие курганы отличаются также обильными заупокойными жертвами - в том числе захоронениями убитых при погребении слуг и лошадей. При этом в таких курганах и лошадей, и (обычно) слуг хоронили в особых могилах. Лошадей хоронили в выкопанных при возведении кургана отдельных ямах, с сёдлами и уздечками. При этом сами эти конские захоронения чрезвычайно богаты, узда и нагрудники лошадей убраны золотом, серебром, бронзой. При одном погребении могли хоронить в одной или разных могилах до десятка и более лошадей.
Зависимых людей, которых душили при погребении господина, теперь тоже всё чаще хоронят в особых ямах или камерах. В Толстой Могиле трое конюхов (один из них ещё подросток), каждый в особой могиле, похоронены рядом с лошадьми, за которыми следили. В Чертомлыке таких могил две. Слуги тоже различались по своему достатку - прижизненному и заупокойному. Так, старший конюх в Толстой Могиле похоронен, в отличие от двух товарищей, с украшениями, стрелами и ножом. Особым богатством отличается погребение в Чертомлыке так называемого «оруженосца», положенного в одну камеру с «царём». Здесь и украшения из драгоценных металлов, и различное оружие, и воинский пояс. В отдельной камере в том же кургане одновременно с «царём» погребена его «царица» в не уступающем по богатству и красоте уборе. Такие погребения известны ещё в двух «царских» курганах. Таким образом, теперь с умершим в иной мир могли отправляться уже не рабыни-наложницы, а любимые жёны. Погребений служанок, кстати, в мужских захоронениях этого времени мало - чаще они сопровождают госпожу, чем господина.
Далеко не всегда, впрочем, в «царских курганах» находят захоронения зависимых людей либо отдельные захоронения коней. Можно предположить, что имелись они только в усыпальницах действительных царей. Так, «бедны» погребения знати скифского Крыма. Здесь нет явных следов человеческих заупокойных жертв - хотя погребения жён или наложниц вместе с мужьями известны. Число погребённых вместе с умершим коней не превышало восьми, и встречаются их захоронения очень редко. Но и бедные жертвами курганы царских сородичей или крымских аристократов отличаются редким богатством, несравнимым даже с богатейшими погребениями прежних лет. Если они и уступают древним «царским» усыпальницам Предкавказья по размаху похоронных ритуалов, то богатством превосходят их несравнимо.
Многие замечательные образцы скифского искусства и драгоценностей дошли до нас именно благодаря «царским курганам» Скифии IV–III вв. до н. э. Ритуальные сосуды, иногда с яркими сюжетными сценами, котлы, памятники «звериного стиля» - всё это составляло заупокойное богатство скифских «царей». Впрочем, котлы попадали в усыпальницы не столько как драгоценность, сколько как вместилище для жертвенного мяса. В гробницах знати находят во множестве золотые украшения, оружие, зеркала, различные привозные редкости. Оружие было обязательным спутником мужчины-воина, сколь бы он ни был знатен и богат. Количеством стрел выделялось «царское» погребение в склепе из группы «Пять братьев». Здесь найдено девять колчанов с более чем 1000 наконечников стрел.
Захоронения некоторых гробниц буквально купаются в золоте. Браслеты, гривны, кольца и бляшки, золотые головные украшения, золотые бусы покрывают тела усопших. Золотом окованы колчаны, ножны, иногда даже панцири мёртвых воинов. Впрочем, немалая часть золотых вещей спрятана по тайникам в укромных местах катакомб. Однако, увы, ни предосторожность эта, ни суеверный страх не всегда спасали древние могилы. Большая часть «царских курганов» была отчасти, а то и полностью разорена грабителями ещё до начала раскопок…
В Толстой Могиле в самой насыпи найдены следы ритуального пира. На вершине недостроенного ещё кургана была устроена большая вытянутая плоскость площадью 120 м?. На краях её установили большие амфоры. По завершении трапезы кости животных и битые амфоры сбросили в ров - но при этом последних хватило, чтобы буквально выложить всю пиршественную площадку. По подсчётам исследователей, на поминальном пиру было съедено не менее 35 коней, 14 кабанов и 2 оленей. В пиршестве участвовало порядка 1300 человек. По его окончании над устланной черепками площадкой завершили возведение насыпи. Оставались в насыпи и многочисленные подношения в дополнение к основному захоронению. В насыпи кургана Чертомлык, например, обнаружены сотни золотых и бронзовых предметов, в том числе около 250 конских удил.
«Царские курганы», при всей своей пышности, оставались захоронениями не личными, а семейными. Так, в Толстой Могиле через недолгое время после её возведения над лежащим в ней «царём» была погребена его жена, причём более торжественно, с удушением четырёх слуг над телом. Ещё через некоторое время могилу «царицы» вскрыли и положили рядом с телами слуг ребёнка - ещё одного «служителя» либо безвременно умершего сына.
И наряду с такими монументальными сооружениями в IV в. до н. э. широко распространяются «рядовые» могилы, часто в больших (до 100 захоронений) могильниках. Самое большое кладбище - могильник Елизаветовского, где более 300 курганов содержат более 400 захоронений. Среди могил простых скифов, особенно по Днепру, в этот период уже тоже преобладают катакомбы - правда, простые и неглубокие, до 2,5 м. Ямные могилы остаются в большинстве лишь на западе Скифии, по Днестру и за Днестром. Иногда в одном кургане встречаются как катакомбные, так и впускные ямные погребения, и наоборот. С IV в. до н. э. из Крыма распространился обычай делать повторные захоронения в одну и ту же могилу, сдвигая или перекладывая при необходимости кости ранее умерших. Любопытно, что в Степи к нему прибегали как бедные, так и богатые семьи.
Возникали кладбища рядовых скифов вокруг курганов «начальников округов» - их обычно один-два и они заметно выше окружающих. Эти захоронения родоплеменных старейшин сопровождались украшениями и посудой из драгоценных металлов, бронзовыми котлами и зеркалами. Они заметно богаче окружающих - но с курганами высшей знати равняться никак не могут.
Беднее и ниже их, но тоже выделяются из числа рядовых могил захоронения профессиональных воинов. Они снабжены полным ратным убранством - оружием ближнего и дальнего боя, доспехом, а также совсем небольшим количеством ценностей и мясом животной жертвы в котлах. Совсем редко в могилах небогатых воинов встречалось захоронение коня.
Основную массу рядовых могил этого времени составляют, как и прежде, погребения рядовых скотоводов и земледельцев, а также небогатых воинов - с небольшим количеством оружия и недорогими украшениями. Среди них, опять-таки как и ранее, выделяются более и менее богатые, причём вторых подавляющее большинство. Только в Крыму, что неудивительно, в могилах простых скифов много греческой посуды, изготовленной гончарами. Однако появилось и совсем новое для Степи явление - крайне бедные погребения безо всяких предметов и подношений. Их немного, но по ним мы можем ясно видеть обнищание некоторой части свободных скифов.
Эти разительные перемены не остались незамеченными для всё теснее общавшихся со скифами эллинов. Клеарх писал, что скифы в его время перестали пользоваться прежними общими для всех законами, а это привело к достойному воздаянию за их «насильственные действия». В то время как «одежда и образ жизни» скифских «начальников» остались роскошными, в массе своей скифы «снова сделались несчастнейшими из всех смертных».
Целью реформ Атея было, судя по всему, укрепление власти царской династии, установление чёткой иерархии и распределения обязанностей в обществе вообще и в скифском войске в частности. Действительно, все преобразования такого рода обычно ставят своей целью не какую-то социальную революцию, а решение вполне прагматических задач. Чаще всего военных. Атей, во всяком случае, провёл некие «чисто» военные реформы. В частности, именно в его время под оружие становится немалая часть скифских женщин - по очевидному примеру савроматских соседей. Почти в трети погребений скифских женщин, в том числе зажиточных, с этого времени находят предметы вооружения. Впрочем, столь же интересно, что самую верхушку паралатов это поветрие почти не затронуло - в могилах «цариц» оружия почти никогда нет.
К этому же времени относится частичное «перевооружение» скифского войска. Новые типы оружия призваны были облегчить как конный, так и пеший бой с хорошо защищённым противником. В это время широко распространяются дротики, возрастает использование мечей. Последние используются теперь почти исключительно как колющее оружие, что нашло отражение в новых их формах. Совершенствуются наконечники копий и стрел, причём в отдельных областях наконечники стрел вновь стали железными - скорость изготовления принесли в жертву дешевизне. Совершенно новым видом оружия стали двуручные «штурмовые пики» длиной от 2,5 до более чем трёх метров. Это было оптимальное оружие для конного боя против пехотинца или не столь экипированного всадника. Совершенствуется и доспех - в среде скифской знати широко расходятся греческие шлемы и поножи. Кроме того, появляются собственно скифские кожаные шлемы с навязанными металлическими пластинами, сделанные по «технологии» нательного доспеха.
Эпоха Атея представляется на первый взгляд порой расцвета скифского искусства. Появляются новые разновидности фигурных украшений, на золотых предметах, сосудах и украшениях - восхитительные по достоверности и выразительности сцены. В искусство Степи входит реалистическое изображение человека. Однако на деле искусство это становится ещё менее скифским, чем ранее. Практически все прославившие его изделия изготовлены уже даже не лесостепными, а греческими, отчасти фракийскими мастерами. Под их руками скифский звериный стиль превращается в малопонятный, хотя и изящный орнамент. Очертания животных на предметах этого времени совсем схематичны и расплывчаты, а фантастические чудовища превращаются в нелепых химер - например, с головами вместо лап. Совершенно понятно, что не только для мастеров, но и для заказчиков звериный стиль утратил свой прежний смысл. Теперь это были обычные украшения украшений. Скифская знать при Атее всё более отходит от обычаев предков. Характерно, что к концу IV в. до н. э. на курганах почти перестали ставить каменные изваяния. Впрочем, они ещё до того утратили каноническую форму, превратившись в робкое подражание греческой скульптуре и барельефу.
Золотой гребень из кургана Солоха
Но всё же изделия античных мастеров, созданные по заказу скифских царей и аристократов, прославили курганы знати не менее, чем богатство. В основном это драгоценности - дорогая посуда, украшения, предметы быта, - с изображениями на сюжеты скифского эпоса. Например, золотой гребень из кургана Солоха, на котором предположительно мы видим одну из самых драматических сцен скифских сказаний - нападение братьев на Колаксая. Сцены из преданий о Таргитае и его сыновьях вообще являлись излюбленной скифскими родовитыми воинами темой. Особенно часто мы видим их на ритуальных сосудах - например, на драгоценных кубках из Куль-Обы и Воронежского кургана. Часто мастера запечатлевают какие-то неизвестные нам, едва угадываемые современными учёными мифологические или эпические сцены. Довольно загадочно, например, трёхъярусное изображение на золотой пекторали из Толстой Могилы. Долго здесь видели сцену какого-то ритуала. Однако недавно высказано мнение, что это тоже иллюстрация к скифскому эпосу, но уже историческому, - изображение примирения царя Мадия с египетским фараоном, который за мир принёс скифам дань.
Новые веяния затронули, хотя и в меньшей степени, и украшения ритуальных наверший. Чистый звериный стиль уходит и отсюда. Верхушки наверший начинают украшать изображениями совершенно фантастических животных (не столь фантасмагорическими, как на драгоценностях) и людей. Точнее, речь должна идти не о людях, а о богах, которые начинают представляться и изображаться, как и у греков, в человеческом своём обличье. На одном навершии изображён, как можно думать, Таргитай, спасающий оленя из лап грифона или дракона. Известны предположительные изображения на навершиях Папая и Аргимпасы. Навершия с изображением Аргимпасы из Александропольского кургана входят в целый набор предметов, связанных с культом и захороненных отдельно в каменной оградке у стены. Возможно, перед нами след погребения в этом кургане царского родича-«прорицателя», энарея.
Наверняка реформы Атея сопровождались серьёзнейшими потрясениями. На это намекает и Клеарх, говоря о постигших скифов «несчастьях». Не в последнюю очередь это было связано с продолжающейся борьбой на рубежах. Возникновение Боспорского государства ослабило связи скифов с Предкавказьем. Зимние переправы через Боспор становились всё менее возможными, и к рубежу IV–V вв. до н. э. северокавказские кочевья оказались отрезаны. Скифы ещё сохраняли власть в верхнем Прикубанье, но в более восточных областях они либо погибли, либо слились с местной знатью.
На западе в начале IV в. до н. э. геты, переправившись через Дунай, вторгаются в сферу влияния скифов. Уже в эти годы, - используя междоусобицы скифов в ходе объединения их Атеем, - геты изгнали кочевников из лесостепи между Прутом и Днестром. Поглотив остатки агафирсов, они прочно обосновались в этих землях. С лесного севера на Скифию в те десятилетия всё сильнее давят балтославянские племена. В IV в. до н. э. невры вытеснили «скифов-пахарей» с Волыни. Позднее в этих землях появились, тесня как остатки «пахарей», так и самих невров, переселенцы с запада - племена поморской культуры. На левобережье Днепра «андрофаги» к началу IV в. до н. э. заняли Посемье, изгнав меланхленов.
Скифский браслет IV в. до н. э.
Атей в ответ принял меры по укреплению скифского владычества в лесостепной полосе. Оплотом скифского владычества оставался бассейн Тясмина. Мощь и богатство здешних царьков в это время достигают высшей точки. Основанное на Тясмине новое Плискачевское городище логически завершает оборону «Скифского квадрата», прикрывая Каменское с севера. В правление Атея вновь плотно заселяется побужская лесостепь, здесь строятся два укреплённых поселения. На северо-востоке Атею удалось покорить разгромленных «андрофагами» меланхленов. Во всяком случае, связи всех земледельцев днепровского левобережья со степной Скифией в IV в. до н. э. укрепляются. С другой стороны, развитием металлургического производства в Каменском Атей закладывал основы независимости степняков от поставок из лесостепи. Не исключено, что первыми насельниками Каменского были ремесленники, согнанные царём из Среднего Поднепровья. По крайней мере, основные типы жилищ в Каменском имеют среднеднепровские прототипы. В свою очередь, часть кочевников переселилась в лесостепь Поднепровья, обосновавшись среди пахарей и контролируя их напрямую.
Упрочив свою власть в Скифии, Атей переходит в контрнаступление против фракийских племён. События эти описаны у античных авторов, хотя и очень фрагментарно. Основными противниками скифского царя оказались трибаллы - усилившееся к началу IV в. до н. э. северофракийское племя. Трибаллы в 424 г. до н. э. наголову разгромили одрисов Ситалка, который сам пал в бою, теснили с запада гетов. Владения трибаллов приближались к Добрудже и Пруту.
Атей, вторгнувшись в Добруджу, столкнулся здесь с превосходящими силами противника и вынужден был отступить за Дунай. Здесь, на своей земле, скифы приняли бой. Численное превосходство по-прежнему было на стороне врага. Атей, по сообщениям античных писателей, приказал «земледельцам и коневодам» (по другой версии - «женщинам, детям и всем невоенноспособным») изобразить подходящее подкрепление. По одной версии, в начале битвы он велел подогнать издали с громким криком табуны коней. По другой - выставить над собой копья и гнать прямо на вражеские ряды ослов и быков. Сам царь распустил слух, будто ожидает подмоги от «верхних скифов» (то есть «пахарей» с верховий Буга и Днепра). Увидев надвигающееся, как им показалось, полчище врагов, трибаллы не решились принять бой и бежали.
Разгром трибаллов позволил Атею присвоить земли Добруджи, известные с этого времени как Малая Скифия. Атей переселил сюда «множество» скифов из Крыма и Нижнего Поднепровья. Фракийцы сгонялись со своих земель - впрочем, кое-кто уходил без сожалений, оставляя скифам трудный для ведения хозяйства болотистый край. Богатые греческие города Северо-Западного Причерноморья оказались в окружении скифских владений. Некоторые из этих городов предпочли покориться скифскому царю. В городе Каллатис, расположен ном на побережье Добруджи, в 343 г. до н. э. были выпущены монеты с именем Атея. Покорились Атею и полисы в низовьях Днестра - Тира и Никоний. В то же время с Ольвией и Боспором скифский царь поддерживал отношения взаимовыгодные и равноправные. Власти он пытался добиться лишь над греческими городами Днестровско-Дунайского региона.
После покорения Добруджи аппетиты Атея только возросли. Он стремился дальше на юг, вдоль черноморского побережья. В памяти эллинов осталось его горделивое письмо народу Византия, крупнейшего греческого полиса Фракии, будущего Константинополя: «Царь скифов Атей демосу византийцев: Не вредите моим доходам, чтобы мои кобылицы не пили вашей воды».
Филипп II, царь Македонии
Однако пытаясь простереть своё влияние всё дальше на юг вдоль черноморского побережья, Атей неизбежно вступал в столкновение со стремившейся во встречном направлении Македонией. Македонский царь Филипп II, не раз воевавший во Фракии и на греческом побережье, диктовавший свою волю коренной Элладе, не мог уступить Атею в этом соперничестве. Проведённые Филиппом военные реформы превратили македонскую армию в самую несокрушимую силу Балкан. Со скифами македонян первоначально связывал союз. И Атей, и Филипп были врагами византийцев и трибаллов. Но по мере того как границы двух держав сближались, война становилась всё более неотвратимой. Когда она грянула, то оказалась роковой и для Атея, и для перестроенного им в «Великую Скифию» Скифского царства.
